Пришёл в себя Вован уже здесь в больнице. Он ещё он не знал о судьбе своих друзей и о том, что же конкретно произошло.
Первой в палату прилетела жена Вована. Она рыдала, сюсюкала с ним, как с маленьким карапузом и протирала всё его тело марлей, смоченной фурацилином.
– Вовочка, давай мой хорошенький ручку, сейчас я её фурацилинчиком…. Вот так…не больно? Шш…шш… я тихонечко, вот так. Тебе не больно мой хороший?
Но Вовочке было уже по барабану. Он лежал и отрешённо смотрел в потолок. Жена принесла плохие новости: из трёх человек, находившихся в машине, в живых остался он один. Жена слой за слоем удаляла с Вована запёкшуюся кровь, словно отмывала младенца, только что извлечённого из материнского чрева. И, о чудо! Вован преображался на глазах. За один час он превратился из кровавого фарша во вполне симпатичного паренька. Вместо кровавых полос и разводов на теле остались одни царапины, порезы и ушибы. Самой большой травмой оказалась сломанная ключица. Вот уж кто поистине родился в рубашке! Ведь он сидел на самом потенциально опасном месте, рядом с водителем. Позднее он расскажет, что это была не первая смертельная ситуация, из которой он выходил практически невредимым. Но в этот день его поджидал ещё один неприятный сюрприз.
Визит следователя являлся непременным атрибутом для каждого, кто оказался в этой палате. Не миновал он и Вована. Увидев очередного человека в погонах, я подумал, что следователей нужно прикреплять к палате, подобно докторам. Ведь было бы гораздо лучше, если бы у всех нас был свой следователь . В очередной его визит мы бы могли его расспрашивать, как там продвигаются наши дела, так же, как сейчас мы донимаем нашего врача. Но следователь опять оказался очередным и новым. Он долго пытался выудить у Вована, что тот помнит о деталях самой аварии. Но Вован действительно ничего не помнил.
– А что говорят они? – спросил он.
– Кто они?
– Ну те…из другой машины…
– Из копейки? – следователь печально улыбнулся. – Там тоже все готовченки. Троица таких же пьяных долбоящеров. И что Вас несёт на дорогу в четыре часа ночи. – Сказав это, он встал и захлопнул папку, словно в конце кона выкинул пикового туза.
Эта история снова поразила меня своей фатальностью и материализовалась в моём сознании, как и предыдущие.
Перед моим мысленным взором мелькали картинки. Я видел две веселящиеся на разных концах города компании; видел словно в двух параллельных кадрах, как сначала обе троицы чокаются и выпивают, то и дело запрокидывая головы; потом те и другие, словно что-то вспомнив начинают собираться. Те и другие выходят из своих жилищ, садятся в машины. Одна троица садится в Москвич, другая в Копейку. Обе машины перегазовывая рвут с места; в обеих весёлые лица пьяных пацанов; обе куда то едут: одна ныряет в арку между домов, другая несётся по улице; одна поворачивает направо и едет вдоль сонных домов с потухшими окнами, другая несётся проскакивая один за другим красные светофоры. Потом первая выезжает на большую дорогу, поворачивает налево и опять с визгом рвёт в сторону первого светофора. Вторая проскакивает очередной красный…
БАХ!
Вот здесь они и встретились. Две машины…всего две машины куролесят по пустым дорогам ночного города, но по какой-то роковой случайности их траектории пересекаются именно в этой точке. БАХ и всё кончено. Удар и грохот услышат только некрепко спящие жильцы домов напротив. Те в машинах не услышат ничего. Наверное, это просто вспышка. Рёв «Ромштайна» из магнитолы обрывается внезапной тишиной; вопли солиста «Сектора газа» рвутся на полуслове. Одновременно с разлетающимся лобовым стеклом Москвича из него выпархивает Вован. Он словно в замедленном кадре пролетает над копейкой и плавно падает в кусты на обочине. Это единственное материальное тело, которое покидает машину. Все остальные кто раньше, кто позднее тоже покинут эти машины, только сделают это отдельно от своих тел. Свои истерзанные тела они оставят закованными в дымящуюся покорёженную жестянку.
Последняя картинка, которая завершала эту историю долго не давала мне покоя. Я видел тарелку с дымящимися пельменями, одиноко стоящую посреди стола. Я видел, как постепенно тает дымок над тарелкой, как пельмени, словно уставшие ждать, покрываются жирной маслянистой корочкой. Они никого не дождутся ни сегодня, ни завтра и магнитола ещё долго будет гонять реверсом кассету с «Сектором газа».