6.
Мелисса отложила кисть и, зажмурившись, с силой сжала переносицу. Она сидела в своей мастерской на маленьком деревянном стульчике и пыталась рисовать, но не могла - слишком сильно стучало в висках. Да и общее состояние девушки значительно ухудшилось: она плохо спала, почти ничего не ела, а от былого приподнятого настроения не осталось и следа. И тому было две причины. Во-первых, тварь, долгое время крепко спавшая в ее голове, после визита Майка проснулась. С новыми силами она принялась бередить старые раны, искажать и уродовать воспоминания и нашептывать ужасные, пугающие слова, впиваясь острыми когтями в измученный разум девушки. Раньше Мелисса всегда сдавалась, сломленная под напором холодной сущности, слишком уставшая и потерянная, чтобы бороться. Но сейчас все изменилось. Тварь все так же властвовала над умом девушки, с той лишь разницей, что теперь Мелисса сопротивлялась, сжав остатки воли в кулак, стремясь загнать тварь обратно в самый дальний и темный уголок своего сознания, из которого выбраться уже не получится. Эта внутренняя борьба отнимала много сил, и не останавливалась ни на секунду, истощая и лишая сна. Во-вторых, ее очень расстраивали изменения, произошедшие в поведении Майка. Он перестал задерживаться после работы, чтобы «поговорить с ней», да и в целом, снова стал молчаливым. Мелисса чувствовала, что они будто вернулись на начальную точку, но ничего не могла сделать. И если бы не сообщения, все так же исправно приходящие утром и вечером, она, должно быть, сошла бы с ума окончательно. Мысли то и дело возвращались к Майку, стоящему в ее дверях, с окровавленной, спрятанной в подол передника, рукой. К тому, как он смотрел на нее, опасливо и осторожно, как плавно двигался, избегая резких движений. Мелисса четко помнила каждую, мельчайшую деталь. Включая свой первобытный ужас, пригвоздивший ее к месту. Вот только она не боялась Майка. Девушка была абсолютно уверенна, что именно этот человек никогда бы не причинил ей вреда, хотя и не понимала причин этой самой уверенности. Мужчину боялась тварь, имевшая над телом, а до недавнего времени и над разумом девушки, абсолютную, непоколебимую власть. Мелисса спустилась на кухню и запила две таблетки аспирина стаканом холодной, до ломоты в зубах, воды. Слабые пальцы с трудом удерживали вес наполненной стеклянной емкости. Нужно было поесть, но девушка сомневалась, что у нее хватит на это сил. Во всяком случае, сейчас. Сейчас слишком хотелось спать. На ватных ногах она поднялась в свою комнату, проклиная каждую преодоленную ступеньку, и рухнула на постель. Она даже не переоделась, упала прямо так - в мешковатой домашней одежде, не удосужившись даже укрыться. Уставшее тело, почувствовав мягкость пахнущих стиральным порошком простыней, тут же приятно расслабилось, и если бы не боль, все еще пульсирующая в голове, Мелисса уснула бы мгновенно чутким, тревожным сном, похожим на бред. Девушка уставилась в потолок, каждую трещинку которого успела выучить еще в детстве. Только тогда, глядя наверх, она мечтала, и видела не деревянные балки, а яркие фантазии и несуществующие миры, навеянные недавно прочитанной книгой или бабушкиной сказкой. А сейчас Мелисса просто ждала, когда подействуют таблетки. Наконец, она заснула, а проснувшись через пару часов, не могла с уверенностью сказать, что из увиденных ей фрагментов было сном, а что искаженной усталым разумом реальностью. Помнила только, как металась на постели, страдая то от холода, то от невозможной жары, и как мягкие, пуховые подушки казались жесткими, будто набитыми камнями. Мокрое от пота тело тут же пробил озноб, и Мелисса почувствовала, как к горлу подступает противный комок. Она вскочила с постели и бросилась в ванную, так быстро, как могла. «Мне нужна помощь», - подумала она, сжимая пальцами холодный белый фаянс. Когда в кабинете доктора Оливии Бентли раздалась трель звонка видео чата, она заканчивала сортировать по папкам разложенные на столе документы. Женщина взглянула на монитор и замерла, увидев высветившееся на экране имя. Ей звонила Мелисса Карпентер. Оливия нахмурилась. Эта девушка была ее пациенткой уже шесть лет, и за это долгое время прошла длинный путь. Все началось с палаты и полной апатии. Мелисса просто лежала, не шевелясь, практически не моргая, уставившись в потолок, никак не реагируя на происходящее вокруг. Доктор Бентли пыталась говорить с девушкой, найти способ заставить ее пойти на контакт, но все было тщетно. Иногда женщина сомневалась, что пациентка вообще ее слышит, слишком уж безучастными были ее пустые глаза. Потом все изменилось. Буквально за одну ночь Мелисса превратилась из безмолвной куклы в напуганного и загнанного зверька. У нее начиналась истерика, если кто-то касался ее, пытался говорить или просто слишком громко топал, проходя мимо ее палаты. Она забивалась в угол палаты, сотрясаясь всем телом от рыданий, воя, как раненный зверь, и прекращала, только если ее оставляли одну. Или если приходил ее отец. Яна Карпентера девушка совершенно не боялась. Во всяком случае, до тех пор, пока он не делал попыток прикоснуться к ней. Она позволяла ему находиться рядом, слушала, что он говорит, внимательно и настороженно вглядываясь в его лицо. Со временем девушка даже начала общаться с ним. Сначала с помощью робких жестов, чуть позже, когда отец принес ей небольшой блокнот и маркер, стала писать короткие, односложные записки. В какой-то момент, доктор Бентли даже смогла лично пообщаться с пациенткой - в присутствии отца, Мелисса, все так же дрожа всем телом, но уже без сопутствующей истерики начала переписываться и с врачом, что несильно, но облегчало последней задачу. Время шло, и Оливия поняла, что так они ничего не добьются. Да, улучшение было налицо, но выздоровление шло слишком медленно и сильно зависело от присутствия рядом отца. Бездушные белые стены и окружающие незнакомцы сказывались на состоянии пациентки негативно, не принося при этом даже толики пользы. Тогда доктор Бентли предложила Яну забрать девушку из больницы и отвезти в спокойное и тихое место, с которым у Мелиссы ассоциируются приятные и счастливые воспоминания. Она надеялась, что спокойная обстановка и теплая ностальгия помогут девушке реабилитироваться, и не прогадала. Мелисса стала куда уравновешеннее, приступы паники исчезли практически полностью. А когда девушка, по совету доктора Бентли, начала общаться еще и с лучшей подругой, Оливия поняла, что приняла верное решение, отпустив девушку из больницы. Сейчас, вспоминая прошедшие события, женщина могла оценить масштаб произошедших с Мелиссой изменений. Они были просто колоссальными, превратившими ее из пустой оболочки в человека. Пусть все еще напуганного и замкнутого в себе, но человека. Девушка даже снова начала рисовать, чем бесконечно радовала всех: и отца, и подругу, и, безусловно, саму Оливию. И, хотя сюжеты картин все же вызывали беспокойство у доктора Бентли, она понимала, откуда берется весь мрачный сюр, пропитывающий творчество пациентки, и считала, что лучшим способом выплеснуть эмоции является именно искусство. Постепенно и очень осторожно, Мелисса снова открывалась миру. Пусть не так быс