Прошу.
Лифчики.
Всё это время мне снились разноцветные лифчики. По возбуждающей цене. Тьфу. Или мне так казалось, пока я не очухался и не понял, что пялюсь в чёртов ящик с чёртовой рекламой. После лифчиков были говорящие коты. Размахивали лапами и пели что-то про новую колу. Блин, отвык уже от этого выноса мозга. Куда я попал?
Под телевизором - стеклянная дверь за занавеской. За стеклом мелькают тени, но ничего не слышно. Стены выкрашены в белый, раздражает. Слева от кровати - тумбочка с вялым цветком в стакане и кучей пластмассовых баночек и коробочек.
Пытаюсь пошевелить рукой, и тут же снаружи раздаётся приятный звон. Из левой руки торчит трубка капельницы. Моя любимая Ана в порядке, наверное, даже лучше, чем всё остальное - всё болит, как будто меня долго чем-то дубасили. Чёрт, это же правда. А Ане хоть бы что, лежит рядом, поблескивает полированными сочленениями. Классная.
Дверь открывается, в палату заходит девчонка в белом халате. Ну, как, что-то среднее между девчонкой и "как вас там, мадам как-то там?" По-дурацки заколотые волосы, сексуальные очки, халатик точно по фигуре, ну, и фигура... нет, точно девчонка.
- Как поживаете, господин... - одна приблизила к глазам чёрный картонный планшет, - господин Блумфилд?
- Чё?
Врачиха поджала губы и улыбнулась.
- Вижу, что хорошо. Сейчас же сообщу вашей жене, что всё в порядке. Вашей жене. Амелии Блумфилд.
Голова как в тумане, но до меня начинает доходить. Амелия - одно из фальшивых имён Неви. Теперь понятно, кто всё это устроил.
- Где я? И где Не... Амелия?
- Где вы? В хороших руках. - Она снова улыбнулась одними губами. - Сейчас я сделаю один укол и позвоню вашей жене. И она всё расскажет сама.
- А... Эм-м...
- Не волнуйтесь, укол будет в капельницу. Никакого членовредительства.
Я бы заржал прямо там, если бы всё так не болело. Без членовредительства, классная шутка. Врачиха достала из кармана что-то вроде пенала с разными шприцами.
- Давно я тут?
- Недавно, несколько часов. Вас прооперировали, внутренние органы не задеты, но я бы не советовала вставать и вообще слишком много двигаться. Всему своё время. - Она воткнула толстый шприц в клапан капельницы и впрыснула внутрь грязно-жёлтую жидкость. - Это антибиотик. Сейчас, возможно, будет немного прохладно.
Что же мне снилось? Что-то такое чёткое, что-то важное... ну не про лифчики же!
Поднимаю глаза на телевизор. И тут же вижу, что...
- Эй! Э... доктор! Сделайте погромче.
- Секундочку.
- Вот. Так лучше слышно?
- ...видим столб дыма, который поднимается из вестибюля станции к...
Не знаю, откуда, но точно знаю: Неви опять во что-то угодила. Опять её спасать. Но не валяться же тут, в конце концов. Правда, Ана?
Коридор пахнет крысами.
Крысы не живут, где попало, по крайней мере, если у них есть выбор. Они селятся там, где побольше еды и поменьше людей. Но еда почти всегда там, где люди.
Поэтому я выбрал этот поворот. У меня вряд ли много времени, и не хотелось бы сейчас плутать в недостроенных тупиках. Этот коридор выглядит посвежее, мне даже чудится сквозняк, хотя тут сложно быть уверенным. И - крысы.
Последний боец "Электрона" стоял прямо на бомбе. Я даже не стал проверять, что от него осталось. С тел остальных троих я собрал оружие, патроны и экипировку, которой они были обвешаны с головы до ног. Всё это стоит бешеных денег, особенно последнее - визоры с тремя режимами, газовые маски с полной химзащитой, автономные спутниковые навигаторы. Видимо, это и вправду были лучшие. Если удастся продать хотя бы что-то - будут деньги на ближайшие операции.
Проход упирается в обшарпанную металлическую дверь. Внизу - полоска дневного света. Прислушиваюсь. В щели тонко завывает ветер; откуда-то доносится едва слышный фон машин. Всё. Осторожно пытаюсь открыть дверь; она подаётся вперёд, но остаётся висеть на с виду хлипком замке, закрытом с другой стороны. Прислушиваюсь ещё раз, потом разбегаюсь и изо всех сил тараню дверь плечом. Язычок замка попросту вылетает из механизма, и дверь открывается.
Я оказываюсь в маленькой светлой комнате с двумя узкими скамьями посреди. Вдоль стен стоят около десятка жестяных шкафчиков для одежды, как в армейской раздевалке. В большом окне на соседней стене видна безлюдная подворотня с мусорными баками. Стена с окном продолжается дальше, уходя за поворот. Дальше - вторая часть комнаты с душем и полками для инструментов. С другой стороны - запертая дверь, новее и крепче той, через которую вошёл я.
Возвращаюсь в угол со шкафчиками и открываю обе сумки. Там, внизу, не было времени осматривать трофеи, нужно было брать всё, что казалось ценным, и уходить. На дне сумки, под винтовками, светился экран мини-коммуникатора. Все эти сенсорные беспроводные штучки-дрючки - слишком новые для меня, я их не понимаю. Я навсегда остался в ХХ веке - с обычными мобильниками без "наворотов", телефонными модемами и кабельным телевидением. Я бы давно научился пользоваться всей этой новой техникой, если бы было надо. А сейчас мне больше нужен не компьютер размером с наручные часы, а деньги, которые можно за него получить.
Экран до сих пор показывает карту. Он даже как-то понял, что я выбрался на поверхность. Белые линии на синем фоне обозначают ближайшие улицы, посередине мерцает красная точка. Видимо, так они отслеживают перемещение друг друга. Почти по наитию прикасаюсь к экрану двумя пальцами и развожу в сторону - изображение увеличивается. Так и есть, это не одна точка, а несколько, слившиеся в одну. Достаю два других коммуникатора - они выключены, но, кажется, это не мешает им передавать сигнал. Возможно, не надо их продавать. Они пригодятся и мне. Чтобы проверить чувствительность датчика, отхожу с включённым коммуникатором к дальней стене.
И ничего не происходит. Сросшиеся красные точки придвигаются к окну вместе со мной, а на месте сумки остаётся пустота. Что за чёрт. Прислоняю коммуникатор к стене, чтобы было видно экран, и отбегаю обратно к сумке.
- У вас всё готово, Эванс?
- Не сомневайтесь. Всё ровно так, как обычно.
- Я вам уже говорил, Эванс, что вы прекрасный работник?
Эванс только улыбнулся и посмотрел на носки ботинок. Вряд ли и вправду от смущения, скорее, по старой привычке подкреплять уже сказанное своеобразным невербальным этикетом. Совсем как я лет пятнадцать назад. Люк положил руки на колени и потянулся, разминая затёкшие от четырёх часов сидячей работы суставы. Вам ещё расти и расти, Эванс.
- Господин директор.
- Да?
- Я уже давно задаюсь вопросом: зачем каждый раз такие приготовления? Господин Копф - глава компании, и отношение к нему должно быть соответствующее, это естественно. Но я знаю, что с другими руководителями он встречается в более... рабочей обстановке. Почему же с вами - так? Если это что-то личное, конечно, я не хочу знать ответ, и...
- Вы хотите знать ответ, Эванс. Иначе не задали бы вопрос. Вы иногда заставляете меня говорить очевидные вещи. - Теперь синхронно заулыбались оба - сидящий за столом и стоящий напротив. - Разумеется, никто из нас не чувствует необходимости в таких церемониях. Мсье Копф за свою жизнь побывал на достаточном количестве оригинальных, неподражаемых приёмов, чтобы устать от всех возможных сюрпризов по отдельности. Да и меня уже давно мало забавляет однообразная статусная роскошь. Но вот в чём дело - такое обращение, такой приём - давно не просто формальность, а часть моего образа, часть меня. Убрать их - и не станет Александра Люка, которого знают все. Как если убрать Эйфелеву башню из Парижа или переделать фрески в Сикстинской капелле. Всё останется так же, как прежде, кроме одного - целостности образа. Торговая марка уже есть, и менять её без веских причин мне не кажется разумным. Примерно по этой же причине в ХVIII-XIX веках давали так много балов. Балы устраивали даже те, кому заведомо нечем за них платить - устраивали не потому, что так сильно любили вальс или консоме из куропатки, а потому, что эти светские рауты были частью их образа, их марки. Это и есть настоящий аристократ - такой человек, чей образ перерос его маленькое, незначительное "я". Когда я впервые понял, что у меня самого...