- Эй... С другой стороны? Вы что натворили, у нас тут т... ...ит! Оно... оно сейчас всю комн... ...ит! Спасите н...
Она и я. Чем глубже я вхожу в неё, а она - в меня, тем яснее я вижу, сколько на самом деле между нами общего. Наша встреча - не случайность, а если случайность, то как прекрасен мир, в котором бывают такие.
Это происходит совсем как раньше, как в кошмарах про "дали" или снах наяву про Ио. Но сейчас я двигаюсь в чужих воспоминаниях, легко и по своей воле, ничего не боясь, а кто-то другой так же легко скользит в моих.
Её жизнь и моя. Её, казалось бы, легче и светлее, но, на самом деле, мы обе сироты. Она жила с мамой, рядом с ней и ради неё, а потом вдруг - интернат, где никто её не знал и не любил, и торопливо-усталые встречи по выходным, и слёзы в подушку. А потом мама умирает. Я проживаю всё это вместе с ней, ощупываю каждую чувствительную точку, как нежное место на коже - больно ли, приятно ли. Я засыпаю в объятиях мамы вместе с ней, плачу вместе с ней и вместе с ней бросаю первый цветок в свежую, пахнущую жирной землёй могилу. А она в это время уклоняется от рельсов на тренировке, лежит неподвижно с волосами в укрепляющем растворе, смотрит картинки на ширме и застывает от ужаса при виде наставника. И это ей не в тягость - она читает меня так же, как я её, с удивлением и такой нежностью.
Я теперь знаю, что все считала правильно, ничего не выдумывала. Она действительно такая - весёлая, заботливая, смелая. И никакая не слабая. Моя способность разрушать - не сила, сила - её улыбка, её искренность, а главное - отчаянное стремление преодолеть страх. Я живу с ней дальше: она поступает в полицейскую академию, учится так же старательно и с интересом, как в школе, встречается с однокурсниками, никогда не в центре внимания, но и не прячась, веселясь вместе со всеми. Она чувствует дыхание того жуткого зверя, не отпускающего её с детства, зверя, от которого она спасалась сначала на маминой груди, а потом в интернатовских дневниках, которые писала и тут же сжигала. Чувствует - и пытается каждый день бороться с ним, наносить ещё один едва ощутимый удар. Он знакомится со старшекурсником Эриком, внушительным на вид, тонким в душе, и вместе с ним удары по зверю становятся больнее и решительнее. Всё идёт хорошо, но Эрик хочет больше, быстрее, ближе, слишком близко, она пробует - и проигрывает, зверь овладевает ей, грызёт зубами прошлого и рвёт омерзительными когтями - пальцами насильника. Она убегает, забивается в угол, поверженная, разочаровавшая Эрика, и себя, и весь мир. И теперь, три года спустя, когда она встречает другого "Того Самого" и не может молвить ему и слова, боясь всего на свете, и прежде всего саму себя... разве это - слабость? Разве она - слабая?
А она до сих пор со мной в подготовительном центре, просыпается в день ото дня пустеющей общей спальне, обсуждает страшные слухи о смерти Петры, лечит ссадины Ио. А следующий момент я хочу по-настоящему прожить с ней. Вернуться в собственные воспоминания и показать ей её. Прости, Ио - но ты, наверное, была бы не против? Я покажу ей книгу о розе.
Что-то вырывает меня из видения. По щекам бегут горячие слёзы, но дело не в них. Лито стоит, где раньше, закрыв глаза, с блаженством на лице, запрокинув голову, словно нежась под струёй горячего душа. Только через несколько секунд я понимаю, что очнулась от оглушительного гула, исходящего от здания позади. Я оборачиваюсь и вижу, что над крышей здания возвышается толстая телескопическая антенна с шаром на конце. Гул идёт не от неё, а откуда-то снизу - такой громкий, что всё вокруг слегка подрагивает. За спиной вдруг раздаётся резкий звук - будто взмах огромного меча. Я смотрю туда - Лито на том же месте. Снова свист; что-то массивное проносится перед глазами. Свист - ещё раз.
- Лито!..
Она открывает глаза, улыбается - свист, - протягивает руки ко мне, я - к ней, я не помню про волосы, с помощью которых можно добраться до неё в момент, я понимаю, что что-то не так, - свист, - но не могу понять, что.
- Лито...
В последний момент мои "машинки" включаются, и я вижу всё так, как не увидел бы ни один человек. Исполинская стальная лопасть летит по воздуху, ни с чем не соединённая, делает виток по периметру забора, потом ещё один. Тело Лито пластмассовой куклой взмывает в воздух от удара. Секции 5-7, 13-15 - на рывок, и я лечу, а Лито тем временем настигает в полёте вторая лопасть, сминает её и швыряет оземь. Я едва успеваю оборвать прыжок, чтобы самой не попасть на жернова, падаю рядом с Лито, пытаюсь обнять её, не зная даже, к чему прикасаться и как держать, до того изломано её тело. Но я всё равно обнимаю, прижимаю к себе, чувствую тепло, смешанное с запахом крови и уродливыми торчащими костями.
И снова вижу это сияние. Когда умерла Ио, золотая дымка окутала её всю, сейчас же - только кончики волос, царапина у левой брови, бескровная ранка на носу. Лито как будто превратилась в волшебную фею, осыпающую всех волшебной пылью и дарящую способность летать. Свист лопастей перерастает в равномерное гудение и становится всё дальше. Я смотрю на лицо Лито - горюю, любуюсь, не знаю. В следующий миг от неё с лёгким толчком отделяется облако жёлтого света. Когда оно проходит сквозь меня, я вскрикиваю от боли - казалось, через каждую мою клеточку пропустили что-то твёрдое, осязаемое, живое, но я каким-то образом осталась целой. Облако на миг зависает у меня над головой - ослепительные солнечные искры, - а потом устремляется прочь, с лёгкостью преодолевает завесу мелькающих лопастей и скрывается вдали. Я остаюсь одна.
Глава 9. Дайте мне рычаг
Lathank lampura de! Koreg ruaba ni asombroso ludharg laeb hurd, minkin su ni pura mujer leraba de reg. Sannan balai cumpruber! Reikin, laikina ruaba furr, faraen guston. Somire de banathel subarba buro, ruido ni bilar de reg. Sen shukikan ruabe, sai y mujer surarg... Selegi ni de rege? Laika! Laika.
Su Hu
- К стене! Уши! Всем рты открыть!..
Взрыв оглушил даже сквозь свист ветра внутри камеры и рёв турбин снаружи. Невада успела открыть рот, и уши лишь слегка заложило. У Блайта, похоже, были проблемы. Уинстон осторожно отстранился от стены - вращающиеся сетки едва не задевали полы его плаща, - и повернул голову к выходу. В постепенно рассеивающемся жидком дыму дверь казалась невредимой, но верх металлической переборки искорёжило взрывом.
- Кажется, есть!.. Помогите мне.
Двигаясь вдоль стены, Уинстон вернулся в нишу у выхода из камеры. Остальные подтянулись следом. Блайт держался за уши, Люк косился на разорванный лопастями "центрифуги" край камзола.
- Теперь нужно навалиться. Как следует, разом. И-и-и-раз!..
Левая створка дрогнула, но не поддалась. Уинстон и Блайт на секунду отступили и снова взялись за дверь.
- Помогите нам, Люк, живо! - рявкнул Уинстон.
- Я не уверен, что я...
- К чёрту его, баба! - крикнула Невада и сама приняла упор рядом со створкой. - Давайте, и-и-и-и-раз!..
- Бёрнс, - тихо позвал Люк.
- И-и-и-и-и-р-раз!!..
С верхней переборки на голову Неваде упал кусок стального листа; посыпалась горелая труха. Со страшным скрежетом створка подалась вбок. Путь был свободен.
- Бёрнс, послушайте меня.
Уинстон нехотя повернул голову к Люку.
- Что вы собрались там делать?
За дверью камеры бушевал ураган искр. Было понятно, что это не огонь, а какой-то мираж, оптический обман, но за несущимися слева направо в потоке воздуха искрами почти ничего не было видно. Блайт оперся металлической рукой о косяк и присвистнул.
- Вы знаете, какое там излучение? Мы сгорим за минуту-две. Вполне физически сгорим.
- Какие у нас варианты, Люк? - спросила за Уинстона Невада. - Дождаться, пока всё закончится? Должно же оно когда-нибудь закончиться.
- Нет, нельзя... Переборка защищает нас, но не полностью. Мы и сейчас получаем изрядную долю излучения. А в фазе 3 начнётся гамма-спектр, и тогда... нет, нет.