- Ну вот, почти готово. - Ная отошла в сторону, с чувством на совесть сделанной работы согнула-разогнула шею и машинальным движением взъерошила свои волоски. Ная меня старше, а они короче и не такие яркие - удивительно.
- Правда, в таком сонном виде тебя никуда отпускать нельзя. На'кси - не просто церемония. Люди понимают, что скоро отдадут своё благополучие, свои жизни, в твои руки. А тебе это добавит уверенности.
Если бы.
- Нет, точно нельзя идти такой сонной. Я принесу ещё попить?
- Нет, не надо. Спасибо. - Ксэ сделала паузу и повторила ещё раз, на этот раз глядя прямо в хрустальные, такие родные глаза Наи: - Спасибо.
- Спасибо!
Все замерли внизу в ожидании. Они явно не ожидали этого "спасибо". Но что же тогда говорить.
Их сорок два - крепкие мужчины, высокие женщины, юркие, с бархатистой зеленоватой кожей, дети... И я над ними, на украшенной барельефом цветов и трав трибуне, не знаю, что сказать. Никогда не видела себя в роли ни-шьен-Ксэ-суи-фа. Звучит и вправду, как вода - холодно, расчётливо, безучастно. Ты же знаешь, я не такая, никогда не была такой, Ная. Но пора начинать, пора.
- Вы можете не верить мне на слово. Но только начните - и ваше представление об информационных системах изменится. Навсегда.
Зал застыл, будто загипнотизированный. Затем с задних рядов послышались растерянные одинокие хлопки, которые за пару секунд выросли, обрели объём и обернулись шквалом аплодисментов.
Вот ради каких моментов стоит жить. В том числе. Кому-то покажется мелочным, а для меня счастье - это когда по всему телу проходит электрический экстаз, искристый шарик, который можно поймать и покатать внутри.
Последний слайд презентации на экране сменился логотипом компании. Аплодисменты медленно утихали, некоторые зрители потянулись к выходу. Не дури - это твой триумф. Триумф на твоей трибуне в твоём здании твоей компании. С телекоммуникационным проектом, равных которому ещё не было. Существует грань успеха, за которой самым отъявленным циникам приходится прикусить язычок. Теперь можно с уверенностью сказать: таким женщинам, как я, не отказывают. Да нет, дело даже не в успехе, не в славе, даже не в возможности показать нос мерзким критиканам, а в... ну, я уже говорила.
Грани стеклянного купола конференц-зала многократно отражали шум голосов, топот ног, шипение лифтов, отправляющих особо нетерпеливых вниз. Снаружи, за стеклом, было спокойное голубое небо, ни облачка. Умиротворяющий урбанистический пейзаж с крышами высотных домов напоминал вид изнутри большого хрустального шара. Некоторые голоса были ближе других - "мадам Гарнье... мадам Гарнье!" - парочка не очень тактичных журналистов в надежде на первое интервью. "Мадам Гарнье" - тупо звучит, но ничего не поделаешь. Есть разве что один человек, он называет меня просто Бри. Как сыр. Моя сырная госпожа. Ахахах.
И меня будто пронзило. Это когда долго пытаешься подобрать забытый пароль, и вдруг тебя осеняет, чувствуешь себя гениальным взломщиков. Ищу его взгляд в расползающейся туда-сюда толпе и быстро нахожу. Как такой не заметить, такой... проникающий. Йен. И вот я уже облизываю губы и глупо улыбаюсь, не в силах оторваться от его глаз. Боже ж ты мой, на кого я буду похожа на фотографиях в завтрашних газетах... К чёрту. Я уже вся в нём. Хочу его.
Скользящие вверх-вниз по наклонной кромке трибуны пальцы натыкаются на посторонний предмет. Неохотно опускаю глаза. Нож. Дешёвый пластиковый канцелярский нож, какие продаются по 50 центов в любом газетном киоске. Кто его сюда положил? Шутники. Я даже карандашами не пользуюсь. Во внезапном порыве беру нож, подхожу к краю купола за трибуной, открываю окно и вышвыриваю странный розыгрыш с 38 этажа. Какое хорошее сегодня небо.
Идеальное.
В такую погоду понимаешь, насколько все мы покорны воле Господа. Иногда от нас самих ничего не зависит, остаётся лишь принять с благодарностью то, что Он уготовал нам.
Например, этот прекрасный безоблачный день с самым лучшим из возможных - не надо и проверять, я кожей это чую - ветром.
- Сэр... Мне подавать ужин?
Люк открыл глаза.
- Нет, не надо, спасибо, Симмонс... И ещё. Я капитан, сэр.
- Капитан, сэр, - повторил Симмонс с улыбкой, одёргивая полы камзола.
- Выкладки за сегодня оставьте в каюте, я займусь ими ночью.
- Я могу сам ими заняться, я всё же...
- Оставьте их в каюте.
- Как пожелаете, капитан, сэр.
Люк снял с пояса ножны со шпагой и крутил их в руках, время от времени поглаживая бронзовое навершие в виде оскалившейся рыси.
- Корабль - не просто деревянный башмак с набившимися в него людьми. Корабль - одно целое.
"Да хоть два, кэп," - беззвучно ответил Симмонс.
- Поэтому каждый здесь должен делать своё дело. Я не из тех аристократишек, которые идут в капитаны, а потом только и делают, что пьют вино да жалуются на качку. Я не такой, я люблю свою работу, люблю... море.
- Я знаю, капитан. Сэр.
Люк, кажется, не заметил неожиданного приступа откровенности у своего помощника и продолжал разглагольствовать, вглядываясь в чистую линию между небом и морем. Матросы на вахте притихли, как будто тоже любовались неожиданным для весенней Атлантики затишьем. Фрегат Британского королевского флота "Орфей" заканчивал восьмой день плавания.
Люк вынырнул из своих размышлений и впервые, кажется, за весь день посмотрел прямо на Симмонса.
- Я знаю, я болтун и зануда. К этому привыкаешь, но нам ещё не один месяц ходить под парусом вместе.
- Вы хороший капитан... сэр.
Люк улыбнулся.
- Просто капитан. Что-то подмораживает к вечеру, бр-р. - Люк повесил шпагу обратно на пояс, расстегнул верхнюю пуговицу камзола и достал из нагрудного кармана бутылочку полупрозрачной желтоватой жидкости.
- Лауданум? - поинтересовался Симмонс.
- Помогает заснуть, - пояснил Люк, срывая бумагу с горлышка бутылки. - В конце концов, у каждого джентльмена должна быть хотя бы одна вредная привычка, не так ли?
Симмонс проследил глазами, как лёгкая бумажка спланировала за борт и опустилась на воду.
И Ула наступила прямо на неё. Запросто можно было перепрыгнуть лужу целиком, не пачкать зря кроссовки, но это всё старые детские привычки - не наступать на трещины на асфальте и красные плитки на мостовой, зато обязательно растоптать попавшийся на дороге хрустящий сухой лист или бумажку. Кажется, это был чек из старого пищевого автомата. Или листок блокнота... неважно. Я бегу. Я добежала.
Ула перешла с бега на шаг, подошла к узкой изрисованной баллончиком скамейке у спины и присела. Грязно, конечно, но костюм всё равно стирать. Да и вообще - всё равно.
Повсюду была молодёжь. Неформалы, отбросы общества, потерянное поколение. Как нас только не называют. Много секса и наркотиков, как полагается. Никакого рок-н-ролла. Но мне здесь просто хорошо дышится, а значит, получается, здесь вообще хорошо. Ну у меня и каша в голове.
Ула сидела, уперевшись локтями в колени, и разглядывала тусующиеся вокруг компании. Сквот всегда был полон интересных персонажей, особенно внутренний двор. Вроде сада камней с бетонными стенками и стеночками. Ула понятия не имела, как весь этот бродячий народ до сих пор не поумирал с голодухи - ей самой работа курьера досталась случайно, как по волшебству.
У дальней стены парень и девушка танцевали хип-хоп. Нескладная музыка (если это можно назвать музыкой), дурацкий прикид - а двигаются здорово. Я бы тоже так могла.
- Эй.
Рядом на скамейке развалился, расставив колени, парень в кожаных штанах и красном блестящем плаще на голое тело. Да нет, не парень, мужчина. Слегка небритый, с зачёсанными назад волосами. А глаза... ох, глаза.
- Как тебя зовут?
У него был странный акцент. Что-то восточноевропейское. Наверно. Я смотрела только на глаза.
- Ула.
Он поднял обе руки, как будто хотел сейчас же на расстоянии меня задушить. На одной руке на пальце татуировка - трилистник, на другой - шрам вдоль запястья. Но это неважно, глаза, глаза!