Я даже не пыталась отметить, как скоро восстановилась моя рука, но четыре часа спустя, когда я пришла в сознание, у меня были обе руки, а весь стол и пол на кухне забрызганы давно засохшей кровью. Как и следовало ожидать, в морозильнике, заледеневшая и покрывшаяся инеем лежала отрубленная конечность. Что с ней делать я понятия не имела. Порубить на мелкие кусочки и спустить в унитаз? Главное, чтобы трубы не забились. Представляю выражение на лице сантехника, если всплывут «улики» преступления.
Моя же новая рука ничем не отличалась от предыдущей. Даже остались поперечные шрамы на запястье. Регенерация, вплоть, до старых дефектов. Но продолжать такие эксперименты я не хотела. Чувство отсутствия ладони очень неприятное.
Студент Женя-или-как-его-там больше не пытался со мной заговорить. Когда мы сталкивались на коридоре, он чуть не вдавливался в стену. Скорее всего, он считает меня садисткой или мазохисткой. Но до моих ушей ещё не доносились перешёптывания за спиной. Как и не было быстрых и странных взглядов. Наверное, всё увиденное, он решил оставить при себе. Что ж, хоть в чём-то ему хватает смекалки.
Я иду в приемный пункт, что переполнен народом. Несколько десятков футбольных фанатов. Два разных клуба болельщиков. И ещё с десяток людей в форме, которые заберут их сразу после перевязок и наложений гипсов.
Когда я забинтовываю ожог от фейерверков на руке одного из фанатов, он улыбается мне не полным количеством желтых зубов и подмигивает подбитым глазом. Я думаю о том, чтобы вколоть ему дозу инсулина примерно раз в 5 или 8 большую от нормы для диабетика. Хотя я не уверена в действенности этого метода. Передозировка инсулина приведёт к гипогликемической коме, то есть, потери сознания из-за отсутствия сахара в крови и как следствие – смерти мозга. Думаю, улавливаются причины моих сомнений?! Смерть органа, без которого прожил всю жизнь, никоим образом не скажется на жизнедеятельности организма.
Фанат улыбается мне улыбкой, что напоминает шашечки такси, и я думаю о том, что он либо слишком часто встречался с представителями иных футбольных клубов, либо слишком часто ходил на пиво без пивной открывалки. Он зазывно улыбается мне, а я перевожу взгляд на остальных фанатов. Разные цвета, разных клубов. Все заляпанные кровью и у всех припухшие лица. И все бросают злобные взгляды на противников, желая продолжения драки.
Следующий фанат, также, не смотря на потрепанный вид и разбитый нос (возможно сломанный) подмигивает и улыбается мне. Слева от меня сидит, на мой взгляд, слишком худая и слишком высокая студентка. Она нервно наматывает уже лишние слои бинта на разбитую голову очередного пострадавшего. Ещё не привыкла к крови.
Справа, я замечаю, как подходит и садится Женя-или-как-его-там-зовут. Догадываюсь, что он с радостью сел бы куда-нибудь подальше, но единственное свободное место, справа от меня. Увидев, что я на него смотрю, он отчего-то покраснел и едва не уткнулся носом в рассечённую щеку пациэнта.
Я улыбаюсь в ответ фанату и, подавая ватные шарики для носа, соблазнительно говорю, чтобы он был аккуратней в следующий раз. «Разбитый нос» в ответ ещё шире улыбается и, пытаясь выглядеть старше своих 17 лет, спрашивает, нет ли каких-то обезболивающих. Но только не в иголках, у него на них фобия. Я улыбаюсь, говорю ему подождать, и выхожу из кабинета.
Вся прелесть этой больницы заключается в том, что своровать можно любой препарат, если только не зарываться. Наливая немного спирта в два коричневых, одноразовых стаканчика, я подмешиваю в один из них 80 раздавленных в пыль таблеток Кодеина. Жидкость становиться немного мутная, но именно поэтому стаканчики не прозрачные.
Я закрываю стеклянный шкаф с препаратами и быстро выхожу из хранилища, пока никто не увидел, попутно пряча по карманам пустые упаковки от таблеток. Но всё равно, если захотеть, меня можно отследить.
Зайдя в осмотровый кабинет, я тут же натыкаюсь на сердитое замечание главврача о своем отсутствие. На удивление, фанат Разбитый Нос всё ещё на месте. Я подмигиваю ему, и мы уходим в дальний угол огромного кабинета. Нас провожают некоторые взгляды, но у всех быстро теряется интерес. И только один прикован к нашим спинам. Это студент Женя-или-как-его-там-зовут. Но я продолжаю делать вид, будто не замечаю этого. Я улыбаюсь фанату и предлагаю выпить его обезболивающее. Он берёт стаканчик, и перед тем как сделать большой глоток глупо хихикает и говорит, что его зовут Женя. И этот тоже?! Я лишь улыбаюсь и пью из своего стаканчика. Горькая, обжигающая жидкость даже не греет, а жжет. У меня наворачиваются слёзы на глазах, но я всё же выдавливаю из себя такой же глупый смешок и говорю чтобы он приходил ко мне когда освободиться от проблем с законом. А после забираю его стаканчик и выбрасываю вместе со своим в мусорное ведро для больничных отходов. И всё это время на меня смотрит студент.