Как-то раз ночью мне приснилось, будто по чердаку кто-то ходит. Но тут я услышал слабый стук еловой ветви о стену дома под моим раскрытым окном и понял, что не сплю.
Я взглянул на светящийся циферблат часов. Было около трех. Я не стал зажигать свет: лежал совсем тихо и слушал.
Кто-то бродил по чердаку мрачного дома полковника Лунде.
И снова Карл-Юрген сидел на старинном стуле в моей комнате. Он сел на него верхом и оперся подбородком о руки, лежавшие на спинке стула. Судя по всему, он обдумывал что-то очень важное.
Кристиан погрузился в однажды облюбованное кресло с плюшевыми помпонами.
Я сидел на краю кровати. Сидел, ухватившись за медную шишку на спинке.
— Значит, ты проснулся оттого, что услышал шаги, — повторил Карл-Юрген. — Но ты ничего не предпринял, не поднялся на чердак узнать, кто там ходит. И даже не вышел в коридор посмотреть, кто спустится с чердака?
— Нет, — сказал я.
— Значит, у тебя были какие-то причины оставаться в постели, притворяясь, будто ты ничего не слышал?
— Да, — сказал я.
— Какие?
Пришлось изложить Карлу-Юргену соображения, которые я сам еще не успел до конца продумать.
— Я же говорил тебе, что рассказала мне Виктория. Про сокровище, спрятанное на чердаке. И еще про «призраки», как она выразилась.
— Не думаю, что Виктория верит в призраки, — сказал Кристиан.
Это были первые слова, которые он произнес с той минуты, как сюда пришел, если не считать двух-трех вступительных замечаний о погоде. Я обернулся к нему:
— Что ты хочешь сказать?
— Я думаю, Виктория знает, что по чердаку бродит вполне реальное, полнокровное существо. Только оно какое-то время не подавало признаков жизни, пока Мартин не стал здесь своим человеком.
Карл-Юрген тоже взглянул на моего брата. Потом снова обернулся ко мне:
— Ты не ответил на мой вопрос, Мартин. Я спросил, почему ты остался в постели. Тебя же взяли сюда как сторожевого пса, не так ли? Разве Не естественно было бы встать и выйти в коридор? Что это за стук?
Мы молча прислушались.
— Это стучит о стену дома ветка лохматой ели, которая растет под моим окном, — сказал я. — Я привык к этому стуку, хоть он и неприятен. Но со вчерашней ночи мне как-то не по себе.
— Из-за этих шагов на чердаке?
— Да. Вот ты спрашиваешь, почему, услышав шаги, я ничего не предпринял. Почему продолжал лежать не шевелясь, будто ничего не заметил, и после никому не сказал ни слова. Я сделал это нарочно. Если только Виктория меня не обманывает, значит, кто-то постоянно бродит по чердаку, и я очень хотел бы выяснить, с какой целью. Я бы все испортил, если бы, поддавшись первому побуждению, выскочил в коридор в одной пижаме и с карманным фонарем в руках.
— Ты рассудил правильно, — сказал Кристиан.
Я был удивлен: не так уж часто мой элегантный и непоколебимо самоуверенный брат одобряет мои поступки. Но и Карл-Юрген тоже был удивлен — я это заметил.
— Если ты позволишь, я дам тебе совет: держись как ни в чем не бывало, — сказал Кристиан. — У тебя чуткий сон?
— Раньше он чутким не был, — сказал я. — Раньше я спал как сурок. А теперь вот просыпаюсь от малейшего звука…
— Прекрасно. Заметил ты, что у каждого человека своя походка?
— Конечно. Это нетрудно увидеть.
— На слух это тоже можно определить, Мартин. Ты должен выучиться различать их походку. Вряд ли ночью по чердаку бродит один и тот же человек. Если только Виктория сказала правду — а я думаю, что она не солгала, — тогда по чердаку наверняка бродят все члены семьи. Только всегда в одиночку. Наверно, каждый из них больше всего на свете боится, как бы другие не узнали, что он или она ходит на чердак. Но, наверно, все прекрасно это знают, И с редкой деликатностью притворяются, будто не знают ничего. И каждый ждет своей очереди отправиться на чердак. Я думаю, они днем и ночью следят друг за другом, днем и ночью ищут удобного случая побывать на чердаке без свидетелей. И когда один из них находится на чердаке, другие, как я полагаю, молчат, словно воды в рот набрали, и делают вид, будто ничего не замечают. Хороша семейка!
Прежде распутывал нити дела и делился с нами своими выводами Карл-Юрген. Было очевидно, что сейчас эту роль взял на себя мой брат. Было также очевидно, что Карл-Юрген ничего против этого не имеет.
— Я приглядывался к ночным сестрам в больнице… нет, совсем не в том смысле, Мартин. Во всяком случае, на этот раз. У них очень разная походка. В большой мере это зависит от веса человека. Люси — крупная женщина; даже если она станет красться на цыпочках, шаги ее будут тяжелее, чем у фрёкен Лунде или Виктории. А полковник Лунде, напротив, хоть он и мужчина, может передвигаться почти бесшумно, поскольку у него хорошая военная выучка.
— Но ведь Виктория рассказала мне это сама, — возразил я. — Она… ведь она сама… не думаешь же ты, будто она тоже…
— Я ничего не думаю, — сказал Кристиан. Он к тому же перенял у Карла-Юргена манеру говорить. — Держись как ни в чем не бывало, но прислушивайся к шагам. И тогда, я полагаю, ты обнаружишь, что все Лунде ходят на чердак.
Мы молча продолжали курить. Еловая ветка перестала биться о стену. Снова повалил снег.
— Проклятый снег, — сказал Карл-Юрген. — Он скрыл все следы.
— «Травой ничто не скрыто», — проговорил Кристиан.
Я содрогнулся от мысли, которая вдруг мелькнула в моем сознании.
— Карл-Юрген, — спросил я, — а что, если могила Виктории Лунде пуста?
Скрестив руки на спинке стула, Карл-Юрген снова оперся о них подбородком.
— Этого вопроса я жду уже несколько месяцев. Просто удивительно, что никто не задал его раньше. Нет, Мартин. У меня самого мелькнула эта кощунственная мысль — я ведь обязан думать обо всем, даже о таких нелепых вещах. Я обязан был проверить все, даже это, из-за надписи на могильном камне. Я получил разрешение полковника Лунде. И установил: в могиле госпожи Виктории Лунде покоится урна с ее прахом…
Мне не хотелось спрашивать, как он это установил. Все дело явно принимало слишком зловещий оборот.
— Ты сказал «проклятый снег» потому, что он мешает тебе искать предмет, который я назвал резцом?
— Ну да. На кладбище приходится уже расчищать проходы. Столько снегу, что самые низкие надгробия совсем скрылись под ним.
Мы сидели, глядя, как падает снег. Он ложился на карниз под моим окном.
— Похоже, что перед нами две загадки, — сказал я. — Две загадки, совершенно самостоятельные. Первая: покушение на жизнь фрёкен Лунде. Возникает вопрос: «Зачем?» Загадка вторая: сокровище, спрятанное прабабкой Лунде на чердаке. И опять вопрос: «Зачем?» И какая между ними связь?..
Карл-Юрген задумался.
— Связь должна быть, но, увы, я ее не вижу.
— Связь есть, — сказал Кристиан. — И я догадываюсь, какая. Вам я пока этого не скажу. Кто знает, может быть, я ошибаюсь… но не думаю. Я последую примеру Мартина — буду выжидать.
— И прислушиваться к шагам?
— Это дело Мартина. Я займусь кое-чем другим. Анализом, например.
Карл-Юрген взглянул на него.
— Что же ты будешь анализировать, Кристиан? Душу убийцы?
Снег на подоконнике подтаял, и по стене потекли узенькие струйки.
— Душу убийцы?.. Да. И душу убийцы тоже…
— А я? — спросил Карл-Юрген. — Мне во всем этом отведена хоть какая-нибудь роль?
— Да, — сказал Кристиан. — Первым делом ты должен найти резец и сумку для рукоделия. Может, спустимся вниз к хозяевам? Я должен задать им один вопрос.
И снова на меня повеяло мирным старомодным уютом.
Старомодная гостиная. Фортепиано с двумя стеариновыми свечами в медных подсвечниках по обе стороны пюпитра. Темно-красный плюш кресел. Посредине комнаты стол, под лампой кружевная салфетка. Маленькая фрекен Лунде — на ее лбу под прядью волос мышиного цвета белеет шрам — занята вышиванием. Златокудрая Люси в чересчур короткой юбке восседает в самом лучшем кресле и, изнывая от скуки, листает иллюстрированный журнал. Виктория, с черной челкой над бровями, читает про гражданскую войну в Америке. Полковник Лунде, прямой как жердь, держит в маленьких сильных руках «Норвежский военный журнал».