Это явилось сигналом для молодых аристократов, пришедших с Филиппом. Они начали расталкивать толпу, веля собравшимся расходиться по домам и орудуя извлеченными из-под тог дубинками. При виде дубинок Друз понял, что пора действовать.
– Собрание закрыто! – провозгласил он с трибуны. – Я никому не позволю превращать обсуждение в потасовку!
Но это не устраивало остальных участников собрания. Некоторые народные представители решили дать сдачи нападающим, один из них получил дубинкой – и Друзу пришлось самому, соскочив с трибуны, сдерживать толпу и убеждать всех разойтись по домам.
В этот момент какой-то страшно раздосадованный народный представитель всерьез разозлился и, прежде чем кто-либо, включая горстку апатичных ликторов, успел его остановить, пробрался к Филиппу и расквасил ему нос – после чего столь же поспешно скрылся. Младший консул старался унять бьющую фонтаном кровь, которая тут же испортила его белоснежную тогу.
– Поделом тебе! – усмехнулся Друз и отправился прочь.
– Отлично сработано, Марк Ливий! – поприветствовал его Скавр, наблюдавший все представление со ступеней сената. – Что теперь?
– Снова выступать в сенате, – ответил Друз.
Во время повторного выступления в сенате седьмого сентября Друз, к его удивлению, удостоился лучшего приема. Очевидно, усилия его союзников из числа консулов не пропали втуне.
– Сенату и народу Рима необходимо осознать, – говорил он хорошо поставленным голосом, с подкупающей серьезностью, – что если мы будем по-прежнему отказывать в римском гражданстве народу Италии, то нас ожидает война. Я говорю это не для острастки, поверьте мне. И прежде чем вы начнете потешаться над италиками как возможным военным противником, позвольте напомнить вам, что они на протяжении четырехсот лет сражаются бок о бок с нами, а иногда и против нас. Они знают нас именно с этой стороны – как мы воюем – и сами воюют таким же образом. В прошлые годы Риму несколько раз приходилось прилагать усилия, чтобы одолеть ту или иную италийскую народность. Или вы забыли Каудинские вилы?[121] А ведь тогда эту неприятность нам устроила всего одна народность, самниты. До Араусио все самые болезненные поражения римлян связаны были с самнитами. А что если сегодня различные народности Италии решат объединиться и сообща выступить против нас? Я спрашиваю себя и вас: сумеет ли Рим одолеть их?
Волна беспокойства прокатилась по рядам белых тог по обе стороны от места, где стоял Друз. Точно ветер прошумел по лесу.
– Я знаю, подавляющее большинство сидящих здесь считает это невозможным. По двум причинам. Во-первых, потому что вы не верите, что италийские народности смогут найти общий язык и объединиться против общего врага. Во-вторых, поскольку вы не верите, что какая-либо другая народность в Италии, кроме римлян, готова к войне. Даже среди тех, кто активно меня поддерживает, есть такие, которые не верят. И в самом деле: где у этих италиков оружие и доспехи, где припасы и солдаты? Есть! – отвечаю я. Все это, в полной готовности, ожидает своего часа. Италия готова к войне. И если мы не предоставим италикам гражданских прав, они уничтожат нас!.. – Друз на мгновение умолк, затем, протянув руки к слушателям, продолжал: – О отцы сената! Неужели вы не сознаете, что война между Римом и Италией станет гражданской войной? Раздором между братьями, на земле, которую и мы, и они зовем своей. Как мы будем оправдываться перед внуками за уничтожение богатства, которое должно было остаться им в наследство, – причем под влиянием соображений столь хлипких, как те, что мне приходится выслушивать всякий раз в этом собрании? В гражданской войне не бывает победителей, ни трофеев, ни пленных рабов. Подумайте о том, к чему я вас призываю, с ясностью и беспристрастностью, какие вам когда-либо приходилось проявлять. Тут не место эмоциям, предрассудкам, легкомыслию. Все, чего я хочу, – это спасти мой любимый Рим от ужасов гражданской войны!
На сей раз сенат слушал внимательно, и в душе Друза зародилась надежда. Даже Филипп сидел со злобным выражением на лице, бормоча что-то время от времени себе под нос, но не перебивал, как и громогласный и язвительный Цепион (что было еще важнее). Если только, конечно, это была не новая тактическая уловка, выдуманная ими за время шестидневного перерыва. Может статься, Цепиону просто не хотелось, подобно Филиппу, ходить с расквашенным носом.
Вслед за Друзом выступили принцепс сената Скавр, Красс Оратор, Антоний Оратор и Сцевола – все в его поддержку. И сенат выслушал их. Однако когда поднялся Гай Марий, спокойствие собрания нарушилось. В тот самый момент, когда Друз уже считал, что дело выиграно. Позже он пришел к выводу, что именно так все и планировали Филипп и Цепион.
– Довольно! – крикнул Филипп, вскакивая со своего курульного кресла. – С меня довольно! Кто ты, Марк Ливий Друз, что тебе удалось подкупить умы и принципиальность столь великих мужей, как наш принцепс сената? То, что италик Марий на твоей стороне, само собой разумеется. Но глава сената! О мои уши! Действительно ли я слышал то, что говорили здесь сегодня почтенные консулы?
– О твой нос! Неужели он не чует, как ты дурно попахиваешь, Филипп? – передразнил его Антоний Оратор.
– Молчи, италийский угодник! – закричал на него Филипп. – Закрой свой гадкий рот и втяни в плечи свою проиталийскую голову!
При этом оскорблении Антоний вскочил на ноги. Но Марий, сидевший по одну руку от него, и Красс Оратор по другую успели удержать его, чтобы он не бросился на Филиппа.
– Я заставлю вас выслушать меня! – орал младший консул. – Сенатское стадо! Очнитесь! Поймите, что вам пытаются внушить! Война?! Какая может быть война? У италиков нет оружия и нет солдат! Они не способны одолеть и стада баранов – даже таких, как вы!
Секст Цезарь и принцепс сената Скавр призывали к порядку с тех самых пор, как Филипп нарушил ход слушаний. Теперь, наконец, первый из них дал знак ликторам, которые на сей раз находились прямо в зале, для пущей предосторожности. Но прежде чем стражники успели подойти к Филиппу, тот сорвал с себя свою тогу с пурпурной каймой и швырнул ею в Скавра:
– Оставь ее себе, Скавр, предатель! Оставьте ее себе, все вы! Я иду в Рим искать другое правительство!
– И я! – подхватил Цепион, покидая свое место на возвышении. – Я соберу на комиций весь народ: и патрициев, и плебс!
В сенате воцарился хаос. Рядовые сенаторы бесцельно метались, Скавр и Секст Цезарь вновь и вновь взывали к присутствующим, а средние ряды устремились через распахнутые двери прочь, вслед за Филиппом и Цепионом.
В нижней части форума толпились те, кому хотелось знать, каково будет настроение в сенате к концу этого заседания. Цепион прошел прямиком к трибуне, крикнув на ходу, чтобы все разделились поплеменно. Не давая себе труда соблюсти формальности и не считаясь с тем фактом, что официально сенат распущен не был и, следовательно, комиций созывать пока было нельзя, он обрушился с обличительной речью на Друза, который стоял рядом с ним. – Взгляните на этого предателя! – завывал Цепион. – Он собирается дать наше гражданство каждому грязному италику на этом полуострове, каждому вшивому самнитскому пастуху, каждому умственно отсталому пиценскому селянину, каждому вонючему бродяге в Лукании и Бруттии. Идиотизм нашего сената таков, что он и впрямь собирается разрешить этому предателю настоять на своем! Но я не позволю этого ни им, ни ему!
Друз обернулся и взглянул на девятерых своих коллег – народных трибунов, которые взошли вместе с ним на трибуну. Что бы те ни думали о предложении своего председателя, самонадеянность патриция Цепиона нравилась им еще меньше. Конечно, Цепион созывал всенародный плебисцит, но делал это до официального роспуска сената и к тому же самым наглым образом узурпировал территорию, принадлежащую народным трибунам. Даже Миниций был возмущен.
121
В 321 г. до н. э. римская армия в сражении с самнитами под Беневентом попала в «мешок» (названный впоследствии Каудинскими вилами) и сдалась самнитскому полководцу Гавию Понтию.