Тут Филипп обернулся, встал с курульного кресла и направился четкими, мерными шагами к краю длинной скамьи, на которой сидел Друз.
– Марк Ливий Друз, правда ли, что вся Италия присягала тебе на верность? Правда ли, что за эту клятву ты пообещал каждому италику римское гражданство?
С лицом белее его тоги, Друз встал, выставив руку то ли для защиты, то ли для отрицания, но губы его, силившиеся ответить, не успели произнести ни слова. Он во весь рост рухнул на мозаичный пол. Марий и Скавр склонились над ним. Филипп презрительно отступил.
– Он мертв? – спросил Скавр под нарастающий шум, тогда как Филипп распускал собрание до завтрашнего дня.
Приложив ухо к груди Друза, Марий покачал головой:
– Глубокий обморок.
Он вздохнул с облегчением.
Лицо Друза посерело; конечности его несколько раз дернулись.
– Он умирает! – воскликнул Скавр.
– Не думаю, – сказал Марий, всякое видевший в военной жизни. – Когда человек долго находится без сознания, у него часто непроизвольно двигаются конечности. Он скоро очнется.
Филипп обернулся, чтобы издали поторжествовать над врагом.
– Вынесите собаку отсюда! Пусть умирает на грязной земле!
Марий посмотрел на него.
– Mentulam сасо, cunne, – сказал он во всеуслышание. Филипп прибавил шагу; если и был на земле человек, которого он боялся, то этим человеком был Марий.
Среди тех, кто остался ждать, пока очнется Друз, был и Сулла. Это порадовало Мария.
Друз пришел в себя, но никого не узнавал.
– Я послал за паланкином Юлии, – сказал Марий Скавру. – Дождемся его. – Он был без тоги, сейчас она служила подушкой Друзу.
– Я совершенно сокрушен! – признался Скавр, примостившись на краю помоста. – Честно говоря, я не ожидал такого от этого человека!
– Не ожидал такого поступка от римского патриция, Марк Эмилий? – Марий презрительно фыркнул. – Я не ожидал ничего иного от этой дряни! Вольно же вам обольщаться!
В глазах Скавра зажглись зеленые огоньки:
– А ты, итальянский олух, снисходительно смотришь на наше ничтожество с небес!
– Это любому видно, старый трухлявый пень, – почти ласково ответил Марий, усаживаясь рядом с принцепсом и глядя на трех других, оставшихся с ними: Сцеволу, Антония, Луция Корнелия Суллу.
– Так что же мы будем делать дальше? – обратился Марий к присутствующим, вытягивая ноги и усаживаясь поудобнее.
– Ничего, – кратко ответствовал Сцевола.
– О, Квинт Муций, Квинт Муций, прости нашему народному трибуну его римскую слабость! – воскликнул Марий, смеясь вместе со Скавром.
– Может быть, это и римская слабость, Гай Марий, но уж не моя! – с важностью отвечал Сцевола.
– О нет, конечно, поэтому ты никогда не будешь равен ему, мой друг, – сказал Марий, носком ноги указывая на лежащего Друза.
Сцевола скривился:
– Ты совершенно невыносим, Гай Марий! Что касается тебя, принцепс, то прошу: перестань смеяться!
– Никто из нас еще не ответил Гаю Марию на его оригинальный вопрос: что же мы будем делать дальше? – спокойно заметил Антоний.
– Вопрос касается не нас, а его, – впервые заговорил Сулла.
– Хорошо сказано, Луций Корнелий! – вскричал Марии, вставая при появлении знакомого носильщика паланкина, застенчиво протиснувшегося в огромную бронзовую дверь. – Давайте же, друзья, проводим беднягу домой.
«Бедняга», видимо, пребывал все еще в каком-то ином мире, когда его доставили под опеку матери, которая очень резонно отказалась от услуг лекарей.
– Они способны только пускать кровь и давать слабительное, а это последнее, в чем он нуждается сейчас, – твердо сказала она. – Он просто плохо ел. Когда он придет в себя, я дам ему горячего вина с медом, и он поправится. Особенно после того, как поспит.
Корнелия Сципион уложила сына в постель и напоила его горячим вином с медом, и вскоре Друз пришел в себя.
– Филипп! – вскричал он, пытаясь сесть.
– Не думай об этом насекомом, пока не поправишься. Друз выпил еще глоток и сел в постели, запустив пальцы в свои черные волосы.
– О, мама! Это ужасно! Филипп все знает о клятве! Скавр уже рассказал ей о случившемся, поэтому ей не было необходимости задавать вопросы. Она кивнула:
– Ты не ожидал этого?
– Это было так давно, что я уже позабыл об этой проклятой клятве!
– Марк Ливий, это не имеет никакого значения, – успокаивающе проговорила она, садясь поближе к кровати. – То, что ты сделал – гораздо менее значительно, чем то, зачем ты это сделал: вот закон жизни! Почему ты сделал это – этим утешайся. А сохранить себя в добром здравии и душевном спокойствии – наилучший способ достичь цели. Так развеселись, мой сын! Твой брат здесь; он очень волнуется за тебя. Взгляни веселее!
– Они будут преследовать меня, ненавидеть за это.
– Некоторые – да, главным образом из зависти. Другие же, напротив, будут восхищаться. Ведь друзья, которые привели тебя домой, не отвернулись от тебя.
– Кто они? – с живостью спросил Друз у матери.
– Марк Эмилий, Марк Антоний, Квинт Муций, Гай Марий, и… ах, да, этот очаровательный мужчина, Луций Корнелий Сулла! Ах, если бы я была помоложе…
Друз знал ее, и поэтому последнее замечание не задело его; он улыбнулся:
– Как странно, что он тебе понравился! Именно он очень заинтересовался моими идеями.
– Я так и подумала. У него в этом году умер сын, не так ли?
– Да.
– Скорбь до сих пор видна в нем, – проговорила Корнелия Сципион, вставая. – А теперь, Марк Ливий, я пошлю к тебе брата, а потом ты должен сделать над собой усилие и поесть. Нет ничего на свете, что не излечила бы хорошая еда. Я прикажу приготовить что-нибудь очень вкусное, и мы с Мамерком будем сидеть подле тебя, пока ты не съешь все.
Лишь когда стемнело, Друз смог остаться наедине со своими мыслями. Ему было лучше, но страшная усталость давала себя знать. Спать он не мог. Как давно он в последний раз засыпал спокойно, глубоко? Прошли месяцы и месяцы с тех пор.
Филипп все выведал. То, что это выплывет в свое время, было и тогда несомненно. Кто-то из них должен был одержать верх: или он, или Филипп. Или Цепион. Интересно, что Филипп не поделился своим открытием с другом Цепионом! Впрочем, это объяснимо: Цепион вмешался бы, не пожелав отдать победу Филиппу. «Но все равно – Филиппу сегодня ночью не спать спокойно», – подумал Друз и улыбнулся помимо воли.
Осознав неизбежность случившегося, Друз успокоился. Мать была права. Публикация документа не могла повлиять на его деятельность. Даже если найдутся легковерные, которые поверят обвинениям Филиппа, то что это изменит? Это может задеть только его гордость. А почему он должен делать вид, что действовал с чисто альтруистских позиций? Он не был бы римлянином, если бы игнорировал личные интересы, а он был римлянином! Теперь он ясно видел причину такой ошеломляющей реакции на обнародование клятвы: никто ранее не предвидел возможности вербовать союзников, обещая римское гражданство. Подоплека этого сразу стала ясна и сенату, и трибунам, и даже определенной части низов. Оттого-то эмоциональный взрыв, потрясший сенат, заслонил практическую сторону дела. Если сенаторы не усмотрели ранее такой возможности вербовать союзников, тогда они не разглядят и логику его действий.
Его веки накрыли усталые глаза, и он заснул глубоко и спокойно.
Придя утром следующего дня в Гостилиеву курию, Друз чувствовал в себе прежнюю уверенность; теперь он мог устоять против нападок Филиппа, Цепиона и им подобных.
Заняв свое место, Филипп начал заседание прямо с клятвы.
– Скажи нам, верен ли текст клятвы, что я зачитал вчера? – обратился он к Марку Ливию.