Сперва представлялось, что Понт оставит за собой наименование «друга и союзника» римского народа, заслуженное царем Митридатом IV, оказавшим помощь пергамскому царю Атталу II в его борьбе с вифинским царем Прусием. Митридат V какое-то время оставался верен этому союзу, отправляя подкрепление римским войскам в Третьей Пунической войне против Карфагена, а также сражаясь с наследниками пергамского царя Аттала, не пожелавшими выполнить его завещание, по которому все его царство отходило Риму. Но потом Митридат V заполучил Фригию, заплатив римскому проконсулу[57] в Малой Азии Манию Аквилию сумму в золоте, уместившуюся в его кошельке. Это привело к тому, что Понт лишился наименования «друга и союзника», и с тех пор Рим и Понт враждовали, чему способствовала хитрая политика вифинского царя Никомеда и происки сенаторов – противников Аквилия в самом Риме.
Невзирая на противодействие Рима и Вифинии, Митридат V продолжал свою завоевательскую политику: он завлек в свои сети Галатию, а затем добился титула наследника всей Пафлагонии. Однако сестра и жена интриговала против брата и супруга, вынашивая мечту править Понтом самостоятельно. Когда Митридату Евпатору исполнилось девять лет – в то время царский двор находился в Амазее, – царица Лаодика умертвила мужа и брата и усадила на трон одиннадцатилетнего Митридата Крестоса. Сама она, разумеется, стала при нем регентшей. Взамен на обещанные Вифинией гарантии незыблемости пределов самого Понта царица отказалась от претензий своего царства на владение Пафлагонией и ушла из Галатии.
Совсем скоро после произведенного матерью переворота Митридат Евпатор, которому тогда еще не исполнилось и десяти, бежал из Амазеи, убежденный, что и его ждет смерть: ведь он, в отличие от медлительного и послушного братца Крестоса, слишком напоминал матери убиенного супруга, о чем она все чаще распространялась. Мальчик, оставшись в полном одиночестве, направился не в Рим и не ко двору соседнего монарха, а в горы на востоке Понта, где не стал скрывать от местных жителей, кто он такой, хоть и упросил их никому не открывать его секрета. Испуганные и одновременно польщенные, местные жители прониклись любовью к члену царской династии, нашедшему убежище в их глуши, и фанатически оберегали его. Перемещаясь из деревни в деревню, юный принц узнал свою страну так хорошо, как не знал ее ни один отпрыск царственной фамилии; он забирался туда, где цивилизации было очень мало или не было вовсе. Летом он бывал предоставлен самому себе, охотясь на медведей и львов, чем завоевал у невежественных подданных репутацию смельчака. Он и в самом деле отлично изучил понтийские леса и не сомневался, что они всегда прокормят его: здесь хватало вишен, орехов, диких абрикосов, пряных трав, а также оленей и зайцев.
В некотором смысле та жизнь, которую Митридат Евпатор вел на протяжении семи лет в горах Восточного Понта, оказалась более насыщена простыми радостями и нехитрым обожанием простаков-подданных, нежели все, что он испытал впоследствии. Ведя тихую жизнь под изумрудным пологом лесов, среди рододендронов и акаций, так привыкнув к реву водопадов, что уже не замечая его, он превратился из мальчика в молодого человека. Первыми его женщинами стали девушки из маленьких первобытных деревень; первый его лев был огромным и гривастым: он убил его, уподобившись Гераклу, палицей; первый его медведь, прежде чем издохнуть, встал на задние лапы и оказался выше его ростом.
Все Митридаты были рослыми людьми, ибо происходили из германо-кельтских фракийских племен; однако кровь эта была разбавлена персидской кровью придворных царя Дария (а то и его собственной). Кроме того, за два с половиной века, что Митридаты правили Понтом, они часто вступали в брак с выходцами из сирийской династии Селевкидов – еще одного германо-фракийского царского дома, восходящего к полководцу Александра Македонского Селевку. Время от времени среди Митридатов появлялись люди хрупкие и смуглые, однако Митридат Евпатор был истинным германо-кельтом. Он вырос очень высоким и настолько широкоплечим, что вполне мог тащить один тушу взрослого медведя-самца; ноги его были настолько мускулисты, что он без труда преодолевал горные перевалы Понта.
В семнадцать лет он почувствовал себя достаточно взрослым, чтобы сделать первый ответственный шаг: он послал тайную депешу своему дяде Архелаю, о котором знал, что тот не питает привязанности к царице Лаодике – своей единоутробной сестре и повелительнице. В ходе тайных сходок в горах за Синопой – городом, избранным царицей для постоянного проживания, вызрел тайный план. Митридат встречался с вельможами, заслуживавшими, по мнению Архелая, доверия, и требовал от них клятвы верности.
Все шло в полном соответствии с планом; Синопа пала, ибо борьба за власть развернулась в ее стенах, а не вне их. Царица, Крестос и придворные, сохранившие преданность им, были взяты без кровопролития; кровь полилась потом – из-под меча палача. Разом погибло несколько дядек, теток и двоюродных братьев и сестер нового правителя. Крестос разделил их участь несколько позже, а царица Лаодика – в последнюю очередь. Митридат, будучи заботливым сыном, поместил матушку в крепостную башню, где – как такое могло случиться? – ее забывали кормить, вследствие чего она умерла голодной смертью. Царь Митридат VI, не покрыв себя позором как убийца родной матери, стал править единолично. Ему не исполнилось тогда и восемнадцати лет.
Он чувствовал себя всесильным, он намеревался завоевать громкое имя, он сгорал от желания сделать Понт сильным государством, превосходящим всех соседей, он мечтал о мировом владычестве, ибо его огромное серебряное зеркало нашептывало ему, что он – необыкновенный царь. Вместо диадемы или тиары он стал носить на голове львиную шкуру, так что на лбу у него красовались львиные клыки, на голове торчали львиные уши, а на грудь свисали тяжелые львиные лапы. Волосы у него были точь-в-точь, как у Александра Македонского – золотистые, густые, вьющиеся, поэтому он копировал прическу своего великого предка. Позднее, желая обзавестись дополнительным признаком мужественности, он отрастил бакенбарды – борода или усы считались в эллинизированном мире безвкусицей. Какой разительный контраст по сравнению с Никомедом Вифинским! Мужественный человек, ценитель женщин, огромный, пылкий, страшный, могучий! Таким он видел себя в своем серебряном зеркале и оставался всецело удовлетворен изображением.
Митридат Евпатор женился на своей старшей сестре Лаодике, потом еще на одной, которой симпатизировал, и так далее; в итоге количество жен достигло дюжины, наложниц вообще было не перечесть. Лаодику он провозгласил царицей, однако не уставал повторять, что сей титул сохранится за ней только до тех пор, пока она будет хранить ему верность. Дабы подкрепить это предупреждение делом, он направил посольство в Сирию, откуда ему доставили невесту из царствующей династии селевкидов – в Сирии как раз случился избыток принцесс; жену-сирийку звали Антиохой. Другую его жену звали Низой – она была дочерью каппадокийского принца Гордия; одну из своих младших сестер (ту тоже звали Лаодикой!) он отдал в жены каппадокийскому царю Ариарату VI.
Он быстро убедился, насколько полезны брачные союзы. Его тесть Гордий замыслил совместно с его сестрой Лаодикой убийство супруга Лаодики, каппадокийского царя, и претворил замысел в жизнь. Рассчитывая на полтора десятилетия регентства, царица Лаодика усадила на трон своего малолетнего сына, провозгласив его царем Ариаратом VII; Каппадокия оказалась в полном распоряжении ее брата Митридата. Потом она не устояла перед кознями вифинского царя Никомеда и вознамерилась царствовать в Каппадокии независимо от Митридата и его верного сторонника Гордия. Гордий сбежал в Понт, Никомед присвоил себе титул царя Каппадокии, однако сам остался в Вифинии и позволил своей новой жене Лаодике распоряжаться в Каппадокии по своему усмотрению при условии, что она не станет предлагать дружбу Понту. Такое положение вполне устраивало Лаодику. Однако ее сыну уже исполнилось десять лет, и он, подобно всем юным монаршим отпрыскам на Востоке, стал проявлять царственные наклонности: ему уже хотелось править самому! Стычка с матерью поставила его на место, однако он не забыл прежних намерений. Не прошло и месяца, как он объявился при дворе своего дяди Митридата в Амазее; еще через месяц дядя Митридат усадил его на трон в Мазаке, поскольку понтийская армия, в отличие от каппадокийской, постоянно находилась в состоянии боевой готовности. Лаодика была казнена на глазах у безразличного братца; хватка Вифинии на горле Каппадокии безнадежно ослабла. Единственная причина беспокойства Митридата заключалась в том, что десятилетний Ариарат VII, царь каппадокийский, не разрешал Гордию возвратиться домой, резонно объясняя, что он не может приютить убийцу своего отца.