«Какой удивительный ребенок! – думал Цинна, который отчетливо помнил его еще с тех времен, когда молодой Марий был обвинен в убийстве консула Катона. Такой красивый. Но почему мне не нравятся его глаза? Они выбивают меня из колеи… они напоминают мне… Нет, не могу вспомнить.»
– Да, Гай Марий? – отозвался молодой Цезарь, скользнув взглядом по другим собеседникам и чуть задержав его на лице Мария. Он, разумеется, знал, что являлся объектом беседы, но не позволил себе подслушивать.
– Мы запланировали тебе твое будущее, – заговорил Марий с вежливым удовлетворением, – ты сейчас женишься на младшей дочери Луция Цинны и станешь нашим новым flamen Dialis'oм.
Молодой Цезарь ничего не сказал, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Ну хорошо, молодой Цезарь, что ты скажешь? – поинтересовался Марий.
Вопрос был встречен молчанием, мальчик избегал взгляда Мария, уставившись себе под ноги.
– Что ты скажешь? – повторил Марий, начиная сердиться.
– Я думал, отец, что меня собирались женить на дочери богатого Гая Коссутия.
– Брак с Коссутией обсуждался, да. – Цезарь вспыхнул и поджал губы. – Но твердой договоренности не было достигнуто, и потому я могу предпочесть для тебя иной брак. И это твое будущее.
– Дай мне подумать, – задумчиво попросил молодой Цезарь, – в роли flamen Dialis я буду похож на нечеловеческий труп. Я не смогу касаться ничего, сделанного из железа, будь это ножницы, бритва, меч или копье. Я не смогу касаться козы, лошади, собаки, плюща. Я не смогу есть мясо с кровью, пшеницу, дрожжевой хлеб, бобы. Я не смогу надевать одежду из кожи специально убитого для этого животного. Зато у меня будет много интересных и важных обязанностей. Например, я буду объявлять начало сезона сбора винограда в Виналии, поведу овцу на suovetaurilia.[75] Я буду убирать храм Великого бога Юпитера, я буду проводить обряд очищения дома, после того, как в нем кто-нибудь умрет. Да, много интересных и важных обязанностей.
Трое взрослых мужчин слушали его и не могли понять – саркастичен он или наивен?
– Ну так что ты, наконец, скажешь? – спросил Марий уже в третий раз.
Голубые глаза смотрели прямо на него, и их взгляд был так похож на жуткий взгляд Суллы, что Марий принялся инстинктивно нащупывать меч.
– Что я скажу… Благодарю тебя, Гай Марий! Как тщательно ты все обдумал, как много времени ты потратил на то, чтобы так ловко устроить мое будущее! – отвечал мальчик голосом, лишенным каких-либо чувств, в том числе и чувства обиды. – Я прекрасно понимаю, почему ты так заботишься о моей скромной судьбе, дядя. Ничто не скроется от flamen Dialis'a! Но я также скажу тебе, дядя, что ничто не сможет изменить судьбу человека и помешать ему стать тем, кем он собирается стать.
– А, так ты не сможешь выполнять все обязанности, требующиеся от жреца Юпитера! – вскричал Марий, закипая злостью; ему вдруг страшно захотелось увидеть этого мальчика дрожащим, умоляющим, плачущим, взволнованным.
– Надеюсь, что смогу! – возмущенно отозвался молодой Цезарь. – Ты заблуждаешься на мой счет, дядя. И я совершенно искренне тебе благодарен за эту новую и, поистине, геркулесову задачу, которую ты мне задал. – Он взглянул на отца. – А теперь я собираюсь домой. Ты не хочешь пойти со мной? Или у тебя еще есть дела здесь?
– Нет, я иду, – ответил Цезарь, внимательно посмотрев на Гая Мария. – Все в порядке, консул?
– Разумеется, – отвечал Марий, провожая отца и сына через нижний форум.
– Мы встретимся позднее, Луций Цинна, – молвил Цезарь, прощально взмахнув рукой, – спасибо за все. Кстати, эта лошадь принадлежит легиону Гратидиана, и у меня нет на нее конюшни.
– Не беспокойся, Гай Юлий, один из моих людей позаботится о ней, – отвечал Цинна, направляясь к храму Кастора и Поллукса в более приподнятом настроении, чем то, которое у него было, когда он шел к Марию.
– Я думаю, – сказал Марий, обращаясь к отцу и сыну, – что мы свяжем наших детей брачным союзом завтра. Свадьба может быть отпразднована в доме Луция Цинны на рассвете. Верховный понтифик, коллегия понтификов, коллегия авгуров и все младшие жрецы соберутся попозже в храме Великого бога для инаугурации наших новых flamen и flaminica Dialis. Посвящения придется подождать до тех пор, пока ты не оденешь мужскую тогу, молодой Цезарь, но инаугурация, в любом случае, будет проведена согласно обычаям.
– Я благодарю тебя еще раз, дядя, – сказал мальчик.
Сейчас они проходили мимо трибуны. Марий остановился и простер руку в направлении вызывающих ужас трофеев, окружавших трибуну оратора.
– Взгляни на это! – вскричал он радостно, – не правда ли, впечатляет?
– Да, правда, – отвечал Цезарь.
Его сын шагал большими шагами, едва ли сознавая что кто-то идет рядом. Обернувшись, Цезарь-отец заметил, что Луций Декумий следует за ними на безопасном расстоянии. Молодому Цезарю не стоило одному приходить в это ужасное место, что же касается Цезаря-старшего, то он не любил Луция Декумия и считал вполне естественным его присутствие здесь.
– Как долго он является консулом? – неожиданно спросил сын. – Целых четыре дня? О, это кажется вечностью! Я никогда прежде не видел свою мать плачущей. Повсюду мертвые, детский крик, половина Эсквилина горит, забор из голов вокруг трибун, везде кровь, а его «бардаи», как он их называет, вынуждены выбирать между щипанием женщин за груди и жадным поглощением вина! Что за славное седьмое консульство! Гомер, который должно быть гуляет по краям Елисейских полей, страстно желая огромного глотка крови, мог бы сложить гимн в честь деяний седьмого консульства Гая Мария! Ну, Рим сможет и обойтись без кровавого Гомера!
Что можно было ответить на такую обличительную речь, на такую диатрибу? Он никогда по-настоящему не понимал своего сына, не понимал его и сейчас, а потому ничего не сказал.
Мальчик вбежал в дом, его отец последовал за ним, но догнал его только в гостиной, где он стоял посреди комнаты и бешено кричал: «Мама!».
Цезарь услышал, как упало отброшенное камышовое перо, и Аврелия выбежала из своей комнаты с искаженным от ужаса лицом. От ее прежней красоты не осталось и следа; она была худа, черные круги под глазами, лицо одутловатое, губы искусаны до крови.
Все ее внимание было сосредоточено на молодом Цезаре, но как только она убедилась, что он цел и невредим, сразу же успокоилась. При виде мужа у нее подкосились колени:
– Гай Юлий!
Он подхватил ее на руки и прижал к себе.
– О, я так рада, что ты вернулся! – сказала она, уткнувшись в грубые складки его кавалерийского плаща. – Эти постоянные ночные кошмары!
– Когда же ты успокоишься!.
– Мне нужно тебе кое-что сказать, мама, – объявил молодой Цезарь, не пытаясь скрыть свое беспокойство.
– В чем дело? – рассеянно спросила она, все еще не веря, что видит сына и мужа дома, живыми и невредимыми.
– Ты знаешь, что он для меня сделал?
– Кто? Твой отец?
– Нет, не он! – молодой Цезарь сделал нетерпеливый жест. – Он только дал свое согласие, что я и ожидал. А я имею в виду дорогого, любимого, глубокомысленного дядюшку Гая Мария!
– И что сделал Гай Марий? – спокойно спросила она, испытывая в душе трепет.
– Он назначил меня flamen Dialis'oм! Завтра на рассвете я женюсь на семилетней дочери Луция Цинны, и сразу после этого произойдет моя инаугурация как flamen Dialis'a, – процедил молодой Цезарь сквозь зубы.
Аврелия тяжело вздохнула и не нашла, что сказать, ее немедленной реакцией было только чувство глубокого облегчения – так тревожилась она за сына с того момента, как посланец заявил, что его желает видеть Гай Марий на нижнем форуме. В его отсутствие Аврелия трудилась над одной и той же колонкой цифр в ее домашней книге, куда она записывала хозяйственные расходы. Неоднократно складывая, ей никак не удавалось получить одну и ту же сумму дважды – в голове ее теснились образы того, о чем она только слышала, а ее сын должен был видеть – головы вокруг трибун, мертвые тела и сумасшедший, кровожадный старик.
Молодой Цезарь так и не дождался ответа, а потому с жаром ответил себе сам:
– Я никогда не отправлюсь на войну, чтобы соперничать с ним там. Я никогда не стану консулом, чтобы соперничать с ним в этом. У меня никогда не будет возможности именоваться четвертым основателем Рима. Вместо этого я проведу остаток своих дней, бормоча молитвы на языке, который никто не понимает, подметая храм и нося нелепую одежду! Более того, я стану доступным для всякого Луция-простофили, которому понадобится провести в его доме обряд очищения! – Его красивые руки с длинными пальцами то поднимались, то опускались. – Этот старик преследует меня со дня моего рождения с одной-единственной целью – сохранить свое дурацкое место в истории!