Вот, не далее, как вчера. Вежливые, добрые люди, друзья практически дали мне понять, что меня нет. Да и не было. Сказали мне при этом, что очень благодарны за всё, что было у нас многие годы. Было много хорошего у нас совместно, только меня там не было.
Ну, и как же мне быть?
Человек Павел становится человеком, обнаружив себя в глазах человека Петра.
Человек есть мера всех вещей, существующих в том, что они существуют, и несуществующих в том, что они не существуют.
Человек Пётр является условием существования человека Павла. И наоборот.
Если меня нет, то существует ли Сергей Калякин?
Думаю, что некоторые читающие эти строки, только из них узнают, что некто такой существует. Да и то не точно.
А существует ли Алексиевич?
Наверное, да.
Я помню, что мои друзья организовали кампанию «Святкуем Нобеля разам». И ведь не зря же, видимо, Алексиевич тогда была.
И друзья мои были, и я тогда был со своими друзьями и Алексиевич.
И была у нас общая радость, одна на всех.
Но потом что-то пошло не так.
Нобелевскому лауреату стало одиноко в пустой стране, где нет ... ну, например, нет философии, нет достойных одинокого лауреата интеллектуалов.
Она стала заполнять пустоту приглашёнными интеллектуалами извне.
Ну, чтоб не страдать по одиночке.
Так пустота не заполняется.
Это я как философ могу сказать.
Так она только подчёркивается. Приглашённый интеллектуал не заполнит интеллектуальную пустоту в стране, он приехал и уехал. Даже следа не осталось.
Ну, нет меня в глазах Светланы Алексиевич.
И что теперь?
Она то в моих глазах есть?
Достаточно ли того, что она есть в моих глазах? Я же не Пётр, чтобы признать Павла человеком и апостолом.
Чтобы отразиться человеком в глазах Петра, Павел должен видеть в Петре человека и апостола.
В Беларуси философия есть, значит есть и я. Читает ли меня Светлана Алексиевич, не так уж и важно. Ведь не важно же ей, что её книги не берут в некоторые библиотеки.
Если я начну сомневаться, есть ли в Беларуси философия, начну сомневаться в себе и своём существовании, я позвоню Акудовичу, и приглашу его выпить коньяку.
И он придёт, даже если придётся оторваться от работы, от философии, от написания книги.
Мы выпьем по рюмочке, посмотрим в глаза друг другу, и Акудович мне скажет...
Я не знаю, что в очередной раз скажет мне Акудович. Он же философ, а философ всегда говорит неожиданные вещи.
Неожиданные, непривычные, не претендующие на единственную правильность. Порой противные. Например, что меня нет, может сказать Акудович. Противно. Но ему я поверю. Буду сомневаться и разбираться. Не люблю философию Акудовича, но с ним и его философией нельзя не считаться.
А Алексиевич я спрашивать не буду.
Хотите знать есть ли в Беларуси философия?
Спрашивайте у тех, кто знает. Ну, хотя бы знает, что это такое.
***
Неяк ні з чаго і раптам шчымліва падумалася: як шмат чаго мы з Уладзімірам не дагаварылі, не даспрачаліся, не далюбілі.
Шкада. Моцна. Але тут ужо нічога не паробіш. Пэўна, так яно і мусіла быць.
НА РЫШТАВАННЯХ ГОРАДА СОНЦА
Я лёгка магу ўявіць нацыянальную Беларусь без сябе, а вось без Ірыны Дубянецкай не - не магу. Як і інтэлектуальны дыскурс Беларусі без яе. (Што праўда, тут і без мяне ён бачыцца мне не зусім поўныім.)
Беларускасць Ірыны абсалютная і глыбінная. Верагодна, яшчэ і таму, што яе бацькам быў Міхаіл Дубянецкі, слынны дырэктар буйнейшага ў краіне выдавецтва "Мастацкая літаратура". У 1988 годзе ён ачоліў арганізаваны апазіцыяй "Мартыралог Беларусі" і быў адныім са стваральнікаў Беларускага народнага фронта (БНФ).
Дзеці не заўсёды наследуюць бацькам, - скажа мне хоць хто. Ну так, але гэта не той выпадак. Зусім не той. Ірыіна і па сёння абагаўляе бацьку як жывога (а яшчэ айца Надсана).
Паводле ўсёй сваёй сутвы яна ідэал беларускага інтэлектуала. Бездакорная мова, поліфанічная еўрапейская культура, багатая адукацыя: БДУ (філолаг), Місіянерскі інстытут у Лондане, каталіцкі ўніверсітэт у Лёване (Бельгія), дзе атрымала ступень доктаркі філасофіі і доктаркі сакральнай тэалогіі. (Дарэчы, Лёванскі ўніверсітэт, безумоўна, адзін з найлепшых ў Еўропе, з амаль пракаветнымі традыцыямі, што доўжацца ад 1425 года.)