Яков Шехтер
Треба знаты, як гуляты. Еврейская мистика
«Связь между событием и рассказом о событии такова же, как между, например, рожью и хлебом. Оба одинаково материальны, и без рассказа событие бесполезно и несъедобно даже для того, кто это событие пережил, как несъедобна рожь для ее вырастившего, пока пекарь не испек из этой ржи хлеб».
Бывших одесситов не бывает. Подтверждений этой максиме тьма. И вот самый последний пример — книга известного израильского прозаика, члена ПЭН-клуба, Якова Шехтера выходит в его родном городе. Его прозе свойствен психологизм, одесская жовиальность и… мистицизм. Вот чего раньше не было в «одесском тексте», в южнорусской школе.
Яков Шехтер обладает даром чаровать. В его рассказах «просто слова» звучат звоночками «чудесного», заманивая и призывая заглянуть за грань будней.
За долгие годы писательской работы мне довелось услышать множество удивительных историй. Собеседники встречались разные: раввины, политики, люди искусства, инженеры, военные. Я копил их рассказы, точно скряга, собирающий золотые монеты, ведь сюжеты, сочиненные жизнью, иногда причудливее самой страстной выдумки.
Истории занимают всю ширину спектра достоверности, от затейливых побасенок до абсолютной правды; строго документальные, явно сочиненные, притчи, мемуары, анекдоты. Рассчитывая использовать их в своей работе, я выписывал наиболее интересные в отдельную тетрадку, разумеется, заменив беспорядочно-эмоциональное течение устной речи ровным дыханием прозы.
Предполагалось, что в дальнейшем я обовью эти рассказы фабулой, подобно тому, как раковина-жемчужница охватывает песчинку, и превращу в художественное произведение.
Увы, мои попытки закончились неудачей. Истории без труда прокалывали фабульную ткань и выбирались наружу. Им было хорошо самим по себе, они жили вне литературного осмысливания, потому, что и без него уже являлись законченным произведением.
С годами таких «непокорившихся» рассказов набралось изрядное количество. Подобно скупому рыцарю, я долго не мог с ними расстаться, при свете трепещущего факела любуясь в одиночестве их дивным блеском, но после долгих колебаний все-таки решился распахнуть сундуки и вытащить сияющие сокровища на всеобщее обозрение.
Памятник матери
Записано со слов р. Элиягу-Йоханана Гурари, главного раввина города Холон.
Когда могильщик попросил родственников опознать тело перед погребением, сестры, стоявшие тесной кучкой, замерли. Нерешительно переглядываясь, они не могли сдвинуться с места. За последние дни в больнице мать сильно изменилась: щеки отекли, набухли мешки под глазами, кожа побагровела. Смерть наверняка совсем обезобразила лицо, и дочери боялись взглянуть на мать, желая сохранить ее в памяти с веселыми морщинками у глаз и ласковой улыбкой на губах, чуть тронутых помадой.
Берта, младшая из сестер, сжала зубы и пошла за похоронщиком. Оставшиеся молча глядели ей в спину, невольно оценивая новое черное платье и черную шляпку, чуть кокетливо сдвинутую набок. Она была еще совсем молода, значительно моложе сестер, и двигалась легко, чуть раскачиваясь, словно идя на очередное свидание. Личная жизнь Берты служила главной темой телефонных разговоров между старшей и средней сестрой, но сейчас — нет, сейчас об этом не подобало ни говорить, ни даже думать.
Умерла мать. Как все умирают, так и она умерла. Время пришло. Кого раньше, кого позже, забирает к себе Всевышний. Возвращает на небеса души человеческие, судить и проверять, что успели сделать за недолгий срок в мире тщеты и муки.
Полетела душа матери на суд, а дочери, отсидев семь траурных дней, принялись делить наследство. Согласно просвещенному мнению нотариусов и адвокатов, нет худшей беды, чем плохо составленное завещание. Сколько семей рассорили неудачные выражения, сколько обид и слез доставили детям неточные формулировки. Но в данном случае завещание было составлено однозначно и мудро. Единственное, что мать забыла указать: кому достанется ее кольцо, массивное кольцо с бриллиантами. Его никак не удавалось стащить, кольцо почти вросло в палец и не хотело оставлять хозяйку. Сестры решили было похоронить мать вместе с ним, но опытная обмывальщица из похоронного братства сумела каким-то образом разделить неразлучную пару.
Собственно, из-за этого кольца и поднялся сыр-бор. Берта во что бы то ни стало хотела его заполучить.