Другим подобным примером являются придирки к утверждениям некоторых свидетелей (не эсэсовцев) о 3 млн жертв Треблинки. Якобы тот факт, что оценка сильно завышена, дискредитирует все их показания. Однако эти несколько свидетелей не имели доступ к точной статистике депортаций, а подсчитанная «на коленке» цифра основывается на весьма приблизительных допущениях о количестве эшелонов, прибывших в лагерь, и среднем количестве евреев в них. В обстановке информационного голода и «тумана войны» немало людей начинает верить подобного рода оценкам (и слухам), и это не только вполне извинительно, но и никак не умаляет их показания о виденном собственными глазами. Отделять зерна от плевел в показаниях очевидцев, повторимся, – задача историков.
То же самое можно сказать относительно утверждений, что ложная идентификация очень малым количеством узников Треблинки Ивана Демьянюка (вахмана из Собибора) как моториста треблинской душегубки и садиста Ивана по прозвищу «Грозный» (на самом деле – Иван Марченко) дискредитирует как этих, так и вообще всех свидетелей. Речь идет о собранных в 1970-е гг. израильской прокуратурой свидетельских показаний в рамках первого дела И. Демьянюка. На самом деле виной тому послужила чудовищно некорректная процедура идентификации[252]. Судебные психологи знают (или должны знать), как много факторов может повлиять на свидетелей в процессе идентификации, включая отбор фотографий (где важно все: например, нельзя помещать фотографию лысеющего человека среди волосатых; фотографии должны быть одного размера; не должно быть так, чтобы все «подставные» фото не были вообще ничем похожи на подозреваемого, и т. п.), формы вопросов (не должно быть суггестии, даже неосознанной), общение свидетеля, уже прошедшего процедуру, с теми, кому она еще предстоит, и пр. Допрашивающие следователи пренебрегли значительной, если не большей, частью правил, в результате чего некоторые свидетели через десятки лет убедили себя в том, что имеют дело с Иваном Грозным. Эти 9 человек были абсолютным меньшинством среди выживших, из них 5 выступили на процессе; при этом как минимум 15 допрошенных либо не узнали Демьянюка, либо прямо сказали, что это не Грозный. Этот провал правоохранительной системы всего лишь подтверждает давно известные наблюдения психологов о визуальной памяти и не дискредитирует данные свидетелями сразу после войны показания о том, что происходило в лагере, которые, к тому же, не стоят особняком, а подтверждаются другими уже упомянутыми данными.
Иллюстративным примером обращения «ревизионистов» со свидетельскими показаниями является аргумент К. Маттоньо и Ю. Графа о якобы отсутствии в газовых камерах Треблинки отверстий, кроме дверей, что при включенном моторе, нагнетающем газ в герметичное помещение, привело бы к печальным последствиям для мотора (или даже для самого помещения). При этом в Государственном архиве Российской Федерации они смотрели дело с материалами расследования, собранными военными следователями 65-й армии, нашли там эскизы газовых камер (сделаны следователем Юровским) с отверстиями в потолках и заявили, что он нарисовал их по своей инициативе, поскольку был более технически подкован, чем свидетели[253]. Однако они «почему-то» проигнорировали протокол допроса бывшего узника А. Гольдфарба из того же дела, который свидетельствовал о трех старых камерах («в каждой камере одно отверстие проделано в потолке. Причем прикрыто оно сеткой»[254]) и о десяти новых («для выхода газа из камеры существовало отдельное отверстие в крыше»[255]). То есть Юровский опирался в эскизах строго на показания А. Гольдфарба. Понятно, какие из отрицателей историки.
Отрицатели любят указывать на якобы абсурдные детали в показаниях свидетелей, но отказываются искать объяснения кроме как «свидетель врет». Иногда, как мы уже видели, объяснением является повторение некой информации, полученной из вторых или третьих рук и в результате исказившейся, причем мемуаристы не всегда оговаривают, видели ли они рассказываемый случай лично, что может привести к ложному впечатлению у читателя. Но зачастую виденные воочию вроде бы удивительные детали подтверждаются при более тщательном расследовании. Так, Янкель Верник завершает свою книгу (опубликованную в данном сборнике) следующим образом: «Вдруг слышу грохот выстрела и почувствовал сильную боль в левой лопатке. Я обернулся – передо мной стоял вахман из штрафной Треблинки, он опять целился из револьвера. Автомат девятка. Я разбираюсь в оружии и понял, что револьвер у него отказал. ‹…› Пуля меня не ранила. О чудо, она пробила всю одежду, но отскочила от лопатки, оставив след. Я в одиночку приходил в себя».
252
Об этом чрезвычайно подробно в: