— Молодец, — похвалил Ангел, — хорошо придуриваешься. Только не переигрывай…
И опять как в воду глядел.
— Точно, — сказал твидовый, уже смеясь, — плюс баня-шманя, какие претензии. Так ведь на то мы и жалованье от державы получаем, чтоб такие, как вы, Иван Петрович, что положено, вспоминали. Есть зацепка.
— Какая? — вперед подался, толкнул столик, чашка с кофе опрокинулась, и негустая жидкость уродливо потекла по лаковой дорогой полировке. — Ой, простите…
— Не переигрывай, — повторил Ангел.
— Я и не играю, — огрызнулся Ильин. — Ты что, не видишь: у них что-то есть на меня, Тит прав…
— Есть или нет, время покажет, — философски отозвался Ангел. — Этот тип тебе ничего не скажет — не его прерогатива. Жди продолжения.
Продолжение ждать не заставило, не из таких.
Твидовый развел руками:
— Извините, Иван Петрович, но про зацепочку вам лучше меня доктора поведают. Это их дело…
И тут в зал для сквоша неожиданно, как и положено в детективе, бесшумно вошли два хмурых качка в белых санитарных халатах, молча встали по обе стороны диванчика.
— Придется проследовать, — виновато сказал твидовый. — Господа вас к машине проводят и довезут куда надо. До свидания, Иван Петрович.
— Иди, — только и посоветовал Ангел. Ильин поднялся, стоял — будто в растерянности. А и в самом деле в растерянности был, в полнейшей.
— Как же так… — проговорил. — А дежурство? А котельная?
— За котельную не волнуйтесь, Иван Петрович. Туда уж и подмену вызвали. Да и вы, надеюсь, ненадолго…
Один из качков цепко ухватил Ильина за локоть, подтолкнул совсем не к выходу, а прочь от него — к дверке в другом конце зала, а та вывела случайных попутчиков в темноватый коридор — уже без хрусталя и березы, в заднюю часть квартиры, к черной, для прислуги, лестнице. По ней и спустились, никого не встретив, пятый этаж — невысоко, а у черного же подъезда во дворе около пластмассовых баков с мусором ждала обыкновенная «амбулансия», обыкновенная «скорая помощь», белый с красной полосой «мерседес» с двумя «мигалками» на крыше.
— Не молчи, — приказал Ангел. — Совсем опупел?.. Спроси, куда повезут.
— Куда поедем? — спросил Ильин, влезая в теплое нутро «амбулансии». — Никак в больницу?
Храбрился, потому что Ангел велел, хотя тряслось в нем от страха все плохо приделанное: сердце, желудок, поджилки всякие…
— В нее, — ответил один из качков, хлопая задней дверью и запирая ее на ключ. — Сиди тихо, убогий, живым останешься.
И пошел в кабинку, которая отгорожена была от санитарного салона белым непрозрачным стеклом, и белыми непрозрачными стеклами весь салон отделен был от живого мира. Тюрьма. А в тюрьме, как водится, койка, в данном случае — носилки.
— Ложись, — сказал Ангел, — теперь когда еще полежать придется.
Версия
Немцы убрали свою армию из Москвы, Петербурга, Пскова, Новгорода et cetera — как раз в пятьдесят втором, когда в Берлине вместо не в бозе почившего фюрера демократически возникли бундестаг и канцлер. Аденауэр, как ни смешно, его фамилия была, Конрад Аденауэр, большой любимец немецкого народа и немецкой промышленной элиты. Именно Аденауэр пробил в бундестаге судьбоносное (так!) решение о предоставлении самостоятельности (независимости?..) России, Украине, Белоруссии, республикам Прибалтики и Средней Азии — в составе так называемого Германского содружества в противовес, конечно, Британскому. Противовес получился увесистый, хотя для Германии и недешевый. Поначалу, пока независимые республики содружества не встали на ноги, капиталовложения во много раз превышали прибыль. Пришлось республикам срочно принять ряд тоже судьбоносных законов: об иностранных инвестициях, о собственности иностранных владельцев на территориях указанных республик, о совместных предприятиях и акционерных обществах, ну и, конечно, о земле, о мире, о частной собственности — все, что Ленин наобещал, да так и не выполнил в суете борьбы с собственным народом. Законы эти принимались наспех выбранными парламентами республик, Аденауэр гнал картину, потому что его торопили со всех сторон, а непривычные к страшной силе демократии русские, украинские, белорусские парламентарии, еще не очухавшиеся от совковых «одобрямс» и «осуждамс», еще не оправившиеся от оккупантских «хальт», «швейген» и «унтерорднунг», безропотно проголосовали за новые законы, в чем, как впоследствии выяснилось, раскаиваться не пришлось. Прибалтам было проще. Прибалты еще не успели отвыкнуть от нормальной буржуазной (так она называлась в довоенном эСэСэСэРе) демократии. Но вот немцам в Балтии было сложнее. Парламенты Латвии, Литвы и Эстонии «спущенные» им законы сильно мяли, пихали и топтали — и из национальных амбиций, конечно (как так: нам чего-то навязывают!..), из чувства противоречия, но и из толкового желания приспособить их под себя, под реальные условия. Хорошо — условия не сильно отличались от среднеевропейских, а законы, хотя и отдавали легким имперским душком, все ж закамуфлированы были германскими умельцами от юриспруденции под мировые стандарты. А, собственно, при чем тут камуфляж? Мировые стандарты везде одинаковы: и в Штатах, и в Германии, и в Гонконге, и в Новой Гвинее, и в России с Литвой, на то они и стандарты. Только где-то они впору, а где-то клиентов приходится до этих стандартов за уши тянуть, а процесс сей небезболезненный…