— Постойте! Я ничего не понимаю. Где дети?
Женщина притормозила на миг, обернулась, раздраженная тем, что вот ведь отрывают от дела, что вот ведь не понимают очевидного, что вот ведь приходится объяснять, тратить время впустую.
— Всех моих детей забрали матери. Пришли и забрали. Насовсем. Вы слишком поздно спохватились, милая, берите, кого дали. Она же ваша, да?
— Моя? — Зойка посмотрела на куклу. Кукла была в пристойном состоянии, платьице сравнительно чистое, волосы все целы, руки-ноги на месте. Вот только глаз… Но глаз можно сделать из пуговицы, у Зойки дома хранилась коробка, в которой накопилось за годы множество разных пуговиц, и среди них наверняка есть подходящая — для глаза. — Моя? — повторила Зойка. Черт ее знает, может, и была у Зойки такая же, симпатичная — с белой паклей на башке, с ватными ножками и ручками, со скрипучим словом «мама» в крохотной груди… — Моя! — сказала Зойка.
— Значит, все, — подвела итог женщина. — Дом закрывается за ненадобностью. О чем мечтала, то и сбылось. Покиньте помещение, девушка…
Зойка брела по коридору к выходу, прижимая к груди безглазую куклу, и хотела только одного: открыть входную дверь и очутиться в отеле, в прохладном холле, рядом со своими девочками, старшая из которых годилась Зойке в матери. Так и вышло. В мире, сочиненном Свеном, желания исполнялись точно и без задержки: открыла дверь, очутилась в прохладном холле, рядом со своими девочками.
Девочки вели себя странно. Одна мирно вязала. Другая, отвернувшись от действительности, тяжко переживала за судьбу бразильской телевизионной рабыни: по ящику в сотый раз гнали любимый народонаселением сериал. Третья и четвертая тихо беседовали, а годящаяся в матери кассирша читала донельзя замусоленный детектив, который вторую неделю гулял в отеле по рукам. Сейф с деньгами, отметила внимательная Зойка, был преступно раскрыт, а ведь там, кроме неконвертируемых «деревянных», имелась и «валюта первой категории», как то: американские доллары, британские фунты, французские франки и, не исключено, испанские песеты.
— Что здесь происходит? — громогласно и по возможности строго спросила Зойка.
На родной голос все обернулись.
— Зоенька Александровна! — вроде бы даже удивилась дежурная регистраторша Лена. — А мы думали, вы ушли.
— Куда это я ушла? Среди бела дня…
— Ну и что такого? Клиентов же нет. И никогда не будет! Разве директор вам не сказал?
— Какой директор? Он болен.
— С утра был здоров. Он сказал: Москва закрыта для приезжих навсегда. Но мы все равно на посту — работа есть работа.
Ничего не понимая, Зойка посмотрела по сторонам. Холл был пуст. Ни людей, ни чемоданов, ни сумок с пожитками. У автоматических дверей отеля дремал на стуле гнида швейцар, а не меньшая гнида гардеробщик, вообще безработный по случаю тепла, за своим барьером хлебал чего-то из эмалированной кастрюльки, пороча тем самым репутацию заведения. Свет в ресторане, обычно горевший денно и нощно, был потушен, хотя на кухне, слышала Зойка, повара чем-то гремели, кого-то собирались кормить.
Сознавая себя последней идиоткой, Зойка задала девочкам вопрос:
— В отеле кто-нибудь остался?
— Ни-ко-го! — весело отчеканила Лена. — Все съехали. Москва закрыта! И для иностранцев тоже! Ой, Зоенька Александровна, вы представляете счастье какое? Да я всю жизнь об этом мечтала!
— И я, — сказала кассирша-мама, возвращаясь к детективу.
— И я, — подтвердила старшая смены, вновь легко переезжая в Бразилию.
— И я, и я, — хором согласились ее помощницы и тут же продолжили взаимолюбопытный разговор о-чем-только-ни-попадя.
Почему же я никогда о том не мечтала, машинально удивилась Зойка, а ответил ей Свен, невесть откуда взявшийся посреди холла.
— Потому что ты единственный нормальный человек в этом доме, наконец-то на «ты» перешел.
— Единственный? — не поверила Зойка.
— Ну преувеличил, ну еще двое-трое… Я прошел по всем срезам эксперимента.
— Без меня?
— Тебе было бы больно. Я же понял: тебе было больно! И у реки, и в доме, и на улице, и у насыпи…
— Это моя боль!
— Она и так постоянно с тобой. Зачем лишний раз бередить?
— Ты же не спрашивал, когда начинал эксперимент. А я говорила: не надо, все зря, мы разучились хотеть. Помнишь? Все наши желания можно пересчитать по пальцам, они просты и неинтересны пришельцам со звезд.
— Я помню. Но я-то ждал иного… Вы находитесь на очень низком пороге желаний. Знаешь, я впервые сталкиваюсь с технически развитой цивилизацией, которая не решила проблемы потребления даже в первой фазе.