Вульф, конечно, немного утрировал. Но я отлично знал, что когда на него находит столь романтическое настроение, лучше не язвить и не подтрунивать над ним. Тем более — я бы не присягнул, что он так уж преувеличивает серьезность положения. Поэтому я ограничился тем, что спросил:
— А что слышно о капитане Питере Руте? Его уже привезли?
— Да. Сегодня я с ним беседовал. Он в тюрьме уже больше месяца и уверяет, что убийство Джонсона с ним никак не связано. По его словам, с мисс Гир он не общался уже больше шести недель. Его мать работает учительницей в Данфорте, штат Огайо; мистер Кремер проверил — это действительно так. Его отец раньше держал в Данфорте бензоколонку, но десять лет назад он бросил жену и сына и, говорят, работает сейчас в Оклахоме на военном заводе. И жена, и сын предпочитают о нем не распространяться. Братьев и сестер у капитана Рута нет. По его словам, никто на свете и пальцем бы не пошевельнул, чтобы отомстить за него, не говоря уж о столь крайних мерах, как двойное убийство.
— Может быть, так оно и есть.
— Чушь. Меня с мистером Джонсоном вообще ничего не связывало. Я попросил генерала Файфа оставить пока капитана Рута в Нью-Йорке. А тюремное начальство — последить за ним.
— Когда вы вбиваете что-то в голову…
— Я никогда ничего не вбиваю в голову. Тем более в том смысле, что ты имеешь в виду. Я только отвечаю на брошенный вызов. Сейчас я действую единственно возможным способом. Тот человек, который застрелил мистера Джонсона и мистера Дойла, отчаянно смел, вплоть до безрассудства. Возможно, он поддастся соблазну и попытается реализовать свой замысел. Я отдаю себе отчет в том, что если ты будешь повсюду возить и сопровождать мистера Хаккета, то и тебя могут убить. Это подразумевалось, когда я нанимал тебя и соответственно тебе платил. Сейчас ты на государственном жалованье. Может быть, у мистера Кремера найдется человек, который похож на тебя и способен тебя подменить. Надо только, чтобы человек этот был смелый, бдительный и находчивый — ведь во всей затее вообще не будет ни малейшего смысла, если и после покушения на мистера Хаккета мы вновь останемся с пустыми руками. Подумай до утра, а тогда скажешь, что ты решил.
Удивительно, как у меня только язык не отнялся. Конечно, за то время, что я был с Вульфом, он издевался надо мной миллион раз, как и я над ним, но сейчас он явно хватил через край — у меня даже не нашлось слов, чтобы квалифицировать эту гнусную выходку. После того, как я получил в Вашингтоне от ворот поворот, что отнюдь не добавило мне настроения, теперь я настолько разозлился, что был готов растерзать Вульфа на месте, но сдержался и понял, что лучше уйти с гордо поднятой головой. Однако было выше моих сил оставить Вульфа лежать в постели и упиваться собственным благородством, а потому я, сделав усилие над собой, оскалился в ухмылке.
— Отлично, — заявил я, — я обдумаю то, что вы сказали. Конечно, у Кремера хороших парней хоть отбавляй. Утром сообщу вам, что я решил. И, конечно, не забуду проверить на ночь ваш гонг.
С этими словами я повернулся и ушел к себе. Звонок был проведен в мою комнату и укреплен под кроватью. У нас было заведено, что, ложась спать, я щелкал рычажком выключателя, и тогда стоило какому-нибудь незваному гостю попасть в холл и приблизиться к комнате Вульфа ближе, чем на десять футов, раздавался звонок. Заведено это было несколько лет назад, после одного памятного случая, когда Вульф схлопотал удар ножом. С тех пор, правда, звонок мне приходилось слышать лишь в тех случаях, когда мы сами проверяли, не испортился ли он. Я лично считал, что звонок нам впредь никогда не потребуется, но тем не менее каждый раз исправно подключал его: вдруг Вульфу в одну прекрасную ночь взбредет в голову выйти в холл, а гонг не сработает — неприятностей не оберешься.
Но сегодня, когда в доме присутствовал посторонний, я даже порадовался, что звонок существует. Фриц сообщил мне, что Г. Г. Хаккет спит в южной комнате на том же этаже, что и я, и после краткого знакомства и беглого взгляда на него меня не слишком бы удивило, если бы он прокрался ночью в комнату Вульфа и попытался его убить, а потом сжечь тело в печи и надеяться, что мы с Фрицем примем его за Вульфа и не заметим подмены. Когда меня называют «Арчи» женщины и девушки соответствующей наружности, я не против, даже наоборот. С остальными собратьями по разуму я более разборчив. Что же касается Хаккета, то подобный субъект удостоился бы чести называть меня по имени не раньше, чем через семь лет знакомства, однако я не собирался знаться с ним и семи недель.