Андрей Столяров - пожалуй, единственный, кто всерьез “коллекционирует” приметы современности. При этом со времен повести “Монахи под луной”, написанной в советские годы, он довольно редко глобально критиковал действительность. Бездуховность - да, стяжательство - да, криминал на расстоянии вытянутой руки - да; 90-е годы представлены Столяровым как выгребная яма. Однако в последних романах (“Жаворонок” и “Не знает заката”) он, скорее, ищет выход из создавшейся ситуации, а заодно и набрасывает штрихи к панораме нашего времени. Вот суетливая, корыстная, неглубокая Москва, а вот ее всегдашний оппонент - мистический город вечности, мудрый Санкт-Петербург. Зафиксированная дихотомия двух столиц - очевидный факт общественного сознания, да и нарастающая нелюбовь российского населения к столице - тоже, к сожалению, факт. Вот выборы в регионах: даже в лучшем своем варианте они отдают тухлятиной. Вот деятельность мелкого политтехнолога и его соприкосновение с властью. Высший административный эшелон охвачен деятельностью хаотической, малоосмысленной, беспорядочной.
Общий вывод: внизу скверно - наверху мерзко. Надо что-то менять. В отечественной литературе целые десятилетия истории СССР, да и Российской империи, называли “безвременьем”. Но в данном случае ни о каком безвременье говорить не приходится. На мой взгляд, в текстах современных фантастов скрыто иное, довольно устойчивое ощущение: наше время представляется преддверием серьезных социально-политических метаморфоз. По незначительным деталям я мог бы эту рассеянную информацию собрать и представить в особой статье. Здесь же имеет смысл передать общее ощущение: лавине не хватает еще десятка снежинок, чтобы сорваться; все сидят и ждут, каким будет мир после того, как она по нам прокатится.
КУДА ИДЁМ?
Общественное и политическое состояние России и мира на ближайшие 10-100 лет представлено в современной российской фантастике в виде “картинок”, которые рисовались именно с этой целью: создать у читателя устойчивый образ определенного будущего. Случайные “проговорки” представляют собой, конечно, заманчивый материал, но чаще всего они являются частью фабульной конструкции, а потому при ближайшем рассмотрении оказываются неинформативными.
Россия и мир
Прежде всего: судьба всего мира мало интересует наших фантастов - главным образом постольку, поскольку она становится продолжением судьбы России. Наша фантастика смотрит на грядущеене с высоты орбитальных станций, а с территории страны, с Земли.
В советское время относительно близкое будущее мыслилось как переход от системы множества государств к единому человечеству. И наиболее известные утопические “проекты” в фантастике (в том числе И.А. Ефремова и братьев Стругацких) предполагали существование объединенной Земли. Если даже речь не шла об этом прямо, все равно чувствовалось по нюансам: человечество преодолело наличие границ, разных языков, разных экономик и...
...И 91-й год.
В настоящее время мотив единого человечества встречается значительно реже, чем в 80-х. На порядок реже. Напротив, мотив “Россия - отдельно. Россия - другое!” выражен намного более явно, чем во времена СССР.
Глобализационные проекты
Очень немного нашлось в нашей фантастике сторонников глобализации по-брюссельски или по-вашингтонски как единственного в настоящий момент “распиаренного” проекта объединения Земли.
Если бы в России кто-то сформулировал и распропагандировал собственный глобализационный проект, моментально появилась бы целая ветвь романов в духе “Русская Земля”. И не так уж это трудно при современном состоянии умов и СМИ. Но возможно, все дело в какой-то принципиальной и очень глубокой установке “общественного подсознания”: нельзя навязывать свои ценности другим. Иными словами: “У нас есть свое. Мы его вам не навязываем. У вас есть свое. И катитесь с этим своим к себе”. Таким образом, если Россия придет к варианту, например, “Самодержавие, православие, народность”, непохоже, чтобы добавка “на веки веков и по всему миру” нашла много сторонников. От одного из современных общественных деятелей-радикалов я слышал фразу: “Все здравые люди понимают, что в конце останется один, самый сильный”. Но, по всей видимости, русское коллективное бессознательное предполагает иную возможность - место найдется всем, кроме самого сильного и агрессивного.