Дальше всего пошла глобализация в повести Геннадия Прашкевича “Золотой миллиард”. Тут уж нет никаких государств, нет народов и нет корпораций, а есть лишь культурный, высокоразвитый Экополис - и огромная голодная периферия, которую ему приходится кормить и которой ему следует опасаться. Текст страшный, очень откровенный и подводящий читателя все к той же мысли: когда-нибудь с периферией покончат, приняв. “окончательное решение”. Повесть по своим идеям тяготеет к космизму советских времен, а по отношению к двум основным вариантам стоит на особицу. Прашкевич не занимается объяснением механизмов общественной трансформации, его интересует результат.
Имперские проекты
Но в огромном большинстве случаев речь идет не о присоединении России к глобализационному проекту, не о каком-нибудь “слиянии”, а, напротив, о возвращении ею статуса великой державы. Речь идет о государстве, которое сохранит/расширит границы современной России, обзаведется мощными вооруженными силами, модернизирует
экономику и технику, обеспечит социальную стабильность, решит национальный вопрос в пользу юридического и фактического равенства этносов при стратегическом главенстве русской культуры. Материальное процветание нигде в качестве важного аспекта грядущего великодержавства не декларируется, хотя и подразумевается. Важнее - достойная жизнь, ликвидация нищеты, ненадежной экономической структуры, засилья криминалитета, атомизации общества.
Чаще всего между словами “великая держава”, “сверхдержава” и “Империя” ставится знак равенства. Ярко выраженных сторонников имперства - более чем достаточно [7]. В некоторых текстах наше государство XXI-XXII веков так и называют: “Российская империя”. Основным “строительным материалом” для образа новой Империи стали реалии и эстетика, во-первых, СССР, и, во-вторых, дореволюционной России XIX - начала XX столетий. Реже в ход идет китайская фактура. Очень важный мотив: добрая половина фантастов-имперцев открывают перед Россией двери в космос, и тогда Империя перерастает в космическую ойкумену.
Впрочем, хватает и критиков имперской фантастики [8]. Надо подчеркнуть: именно критиков, а не позитивных глобалистов, художников либерально-демократического будущего. Любопытно, что эта критика ведется с более или менее национально-культурных позиций; насколько в публицистике “националисты крови” противостоят Империи, настолько в художественной литературе они незаметны, их голоса не слышно. Но это - пока. Судя по темпам нарастания их численности, в ближайшие годы просто не могут не появиться романы, транслирующие ультранационалистическую точку зрения.
Россия - отдельно!
В подавляющем большинстве случаев имперство и великодержавность предполагают признание России самостоятельной цивилизацией. В имперской фантастике это проговаривается не всегда, и даже если присутствует, то выражается порой косвенно. Иными словами, в позитивном смысле “инакость”, “отдельность” предъявляется без особого напора, зато в отрицательном - очень жестко. Здесь концепт “мы - сами по себе” переходит в более агрессивный: “ну-ка, попробуй тронь!” Речь не идет о принципиальном изоляционизме. Да, мотив изоляционизма есть, но довольно умеренный. Скорее, можно говорить об устойчивом ощущении самодостаточности. Неоднократно российскую имперскую фантастику обвиняли в антиамериканизме. Но основной ее пафос - отнюдь не слепая ненависть к США (хотя в романах фантастов-имперцев нередко встречаются негативные пассажи об американском обществе). Нет, принципиальная основа литературного имперства - антиглобализм. За концептом великодержавности стоит идея государства-чаши. Вкратце ее можно изложить следующим образом: если мы иначе себя ведем, если у нас иная культура, иная вера, иное общественное устройство, если мы не желаем подчиняться, то должны защищать свою инакость. Во множестве случаев прямо говорится о возможности вооруженного столкновенияс другими цивилизационными мирами - а для этого нужна политическая, экономическая и военная мощь. Вино инакости наливается в чашу с прочными стенками. Именно такова квинтэссенция имперской идеи в нашей фантастической литературе.