– Почему никто никогда тебя не удерживал?
– Почему ты думаешь, что это был их выбор? – сказал я ему, поглаживая его слабеющий ствол и слыша, как он шипит от прикосновения. Я знал, что это больно и в то же время не больно. По нему пробегали толчки, а я все еще прикасался к нему.
– О Боже, что ты... Я и не подозревал, глядя на тебя в твоем надежном, элегантном костюме, сшитом на заказ, что у тебя между ног чертова дубина.
Я с силой повернул его голову, и он раздвинул губы, позволяя мне лизнуть его рот, а затем провести языком по его губам, пока он не набрал достаточно воздуха, чтобы поцеловать меня в ответ.
Когда он прижался ко мне, моя правая рука лежала на его медленно твердеющем члене, а левая держала его лицо под углом, чтобы я мог глубоко целовать его, я спросил его, не больно ли ему.
– Нет, – с трудом выдавил он, голос срывался. – Не останавливайся, просто возьми меня. Имей меня, имей меня.
Я прижался губами к его шее, и с каждым натяжением кожи я чувствовал, как медленно расслабляются мышцы его задницы, пока я не стал свободно входить и выходить, двигаясь внутри него, вколачиваясь медленными, восхитительными толчками.
Оставалось только постоянно слышать его дыхание, когда он выгибал спину, приподнимая для меня задницу, пока я осторожно не опустил его на руки и колени, снова сильно толкаясь, запустив руку в его волосы, пока он принимал все, что я ему давал, - толчки, шлепки моей кожи о его кожу и второй оргазм.
Когда я выскользнул из его тела, то увидел, как моя сперма вытекает из его все еще сжимающегося отверстия, и в этом было что-то первобытное, в том, чтобы завладеть тем, что принадлежит мне.
– Ты так ревновал, – прошептал он, дрожа, когда остался стоять передо мной на четвереньках. – Тебе пришлось дважды трахнуть меня в этой машине, чтобы убедиться, что я знаю.
– Что знаешь? – спросил я, мой собственный голос звучал густо и хрипло, я двигался, пока не оказался перед ним и не смог поднять его на колени.
– Что я принадлежу тебе, – тихо сказал он. – Ты хотел убедиться, что я знаю, что Эван не для меня.
– Нет, я просто хотел тебя, – солгал я, хмуро глядя на него и отводя взгляд в сторону в поисках чего-нибудь, чем можно было бы нас отмыть.
Он обнял меня за шею и наклонился, цепляясь изо всех сил.
– Ты хотел, чтобы я что-то знал, и теперь я знаю. Я знаю, что я весь твой, Крой. И я до смерти боюсь, потому что все происходит так быстро, слишком быстро, но я не могу оторвать от тебя глаз, и я никогда в жизни так сильно не хотел, чтобы что-то получилось, так что просто скажи это.
Я приподнял его голову и поцеловал, а он улыбнулся мне в губы.
– Сейчас. Просто скажи это.
– Я хочу, чтобы мы были вместе.
– О, детка, я тоже, – сказал он, и его вздох был долгим.
Глава 12
Рано утром следующего дня я пил чай на кухне, когда из-за угла в гостиную вошел Даллас: волосы в диком беспорядке, только один глаз открыт, он дрожал, когда шел по полу ко мне.
– Доброе утро, – поприветствовал я его.
– У меня такое чувство, что я никогда не встану раньше тебя, – сказал он, дошел до барного стула и опустился на него, положив голову на сложенные руки.
– Я люблю утро, – признался я ему. – И я подозреваю, что ты не можешь придумать ничего хуже для человека.
– Поцелуй смерти для наших отношений, – проворчал он.
Я усмехнулся, налил ему кофе, размешал в нем смесь из сливок и молока, который, как я теперь знал, он любит, и поставил рядом с ним.
Медленно подняв голову, он прищурился и посмотрел на меня.
– Ты добавил мне молока.
– Молоко - это отвратительно, – сказал я ему, будучи непреклонным в этом вопросе. – Оно слишком жидкое для кофе, так что можно взять смесь из молока и сливок, но да, вот так.
Он сделал глоток, словно это был эликсир богов.
– Мне звонил... Трумэн?
– Труздейл, – поправил он. – Ему потребовалось сто пятьдесят лет, чтобы рассказать тебе, что бы это ни было, верно?
– Да.
– Он был здесь на подхвате, пока наш босс был в Вашингтоне, хотя у нас здесь два помощника начальника штаба, и все, что он делал, это грел место.
– Ну, он сказал мне, что люди Суареса прибыли в дом одного из их деловых партнеров и в этот дом на Южном нагорье.
– Еще один шикарный район, – сказал он мне ворчливо.
– Я так и предполагал, – сказал я, наблюдая, как он делает еще несколько глотков кофе. – Теперь я просто жду звонка от кого-нибудь из свиты, чтобы сообщить адрес и время встречи.
– Хорошо, – сказал он, ничуть не обрадовавшись.
– Я принял душ, но мне нужно переодеться. Тебе нужно сделать и то, и другое.
– Хорошо, – согласился он, вставая и направляясь обратно в зал.
– Что с тобой не так?
– Со мной все в порядке, – огрызнулся он.
– Остановись.
Он сделал, как я просил, и когда он повернулся ко мне, я увидел выражение его лица, как он сжал челюсти и нахмурил брови.
– Да ладно, – сказал я бодро. – Это твои люди, имей немного веры.
– Это никогда не было хорошей идеей, а я позволил тебе уговорить меня и...
– Это отличная идея, и я тебя ни на что не уговаривал. Мы просто поговорили.
– Нет. Ты сказал мне, что должно произойти.
Этот человек спорил только для того, чтобы спорить, и точка.
– Тебе нужно бросить это, и ты это знаешь.
Он сделал дрожащий вдох.
– Я только сейчас понял, что ненавижу это гораздо сильнее, чем думал, и меня даже может стошнить!
Я обогнул остров и трусцой приблизился к нему, остановился перед ним и взял его за руку.
– Ты будешь рядом, чтобы защитить меня.
– А вот это уже проблема, да? – проворчал он, выскользнув из моей руки и отойдя на несколько футов, а затем развернувшись обратно. – Я имею в виду, если дело касается тебя или операции, я спасу тебя, без вопросов.
– Да, но так будет с каждым, – напомнил я ему. – Ты не завалишь операцию ради меня. ФБР - это не наемники, которые сами решают, кого защищать, а кого нет.
Он крепко скрестил руки, и на секунду я подумал, что он собирается выплеснуть на меня свое разочарование, но он лишь стоял на месте и пыхтел.
– Я слышал, что Мюррей будет там, так что, надеюсь, вы сможете вытащить его чисто, но если все это провалится, по крайней мере, он вернется в США.
Он хмуро смотрел на меня.
– А после этого, – подначивал я, целуя его в щеку, – ты сможешь взять отпуск и, возможно, даже улететь со мной в Чикаго.
Он хмыкнул.
– Все будет хорошо.
– Откуда ты знаешь? – он говорил хрипло, надеясь и боясь одновременно.
– Потому что это наркокартель, да, но только детский.
Его взгляд мог бы разрезать стекло.
Я вскинул руки в знак поражения.
– Я пойду приму душ. Я сейчас выйду.
– Эй, – сказал я, прежде чем он успел выйти из комнаты.
– Что? – зарычал он.
– Тот факт, что ты беспокоишься обо мне, многое значит.
Его дыхание было прерывистым.
– Я просто... нашел тебя.
Я понял, потому что чувствовал то же самое.
– У нас все будет хорошо, клянусь.
– Если что-то случится, и я получу травму или ты получишь травму, наши задницы будут поправляться прямо здесь, дома.
Дома.
Как могло случиться, что Чикаго больше не казался мне домом? Почему я мог представить, что моя жизнь органично сочетается с его жизнью в этом маленьком доме, не имело смысла. Но как мой дом может быть местом, где нет Далласа Бауэра?
– Ты будешь играть роль медсестры для меня, если я получу травму?
– И доктора, и медсестры, – поддразнил он, давая мне возможность сменить тему, пока никто из нас не втянулся в разговор, к которому мы не были готовы.
Он был уже почти в холле, готовый повернуть налево к своей спальне.
– Хей.
Его рука лежала на стене, когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня.
– Я ведь не причинил тебе вреда прошлой ночью, правда?
– Когда? – спросил он, и я отметил, насколько теплым был его взгляд. – На заднем сиденье моей машины или посреди ночи, когда я напал на тебя?
– Но разве это действительно нападение, если я встаю, чтобы пописать, а ты передаешь мне смазку, когда я возвращаюсь в постель?
– Может, и нет.
– Думаю, это больше похоже на приглашение, но все же, – сказал я, переводя дыхание, – я не был с тобой нежен.
– Нет, ты не был.
– И что?
– Разве я просил тебя быть нежным, или осторожным, или еще о чем-то?
– Я просто не хочу, чтобы ты думал, что дикость в постели - это единственная наша фишка.
Он кивнул.
– Я думаю, что для нас это все, блять, в новинку, и как только мы оба выбьем из головы все претензии и будем уверены, что завтра никто из нас не встанет и не исчезнет, тогда мы тоже обретем нежность.