Ересь — радикальная, опасная, утверждающаяся вскоре после тысячного года как одно из знамений, быть может, самое убедительное, той беспокойной силы, которая обеспечивает внезапный взлет цивилизации Запада, — не в критике священников, не в обличении их порочности. Она в желании обходиться без них. Отрицать пользу духовенства. Почему какие-то люди, отделяя себя от других, претендуют на исключительную привилегию совершать таинства? Чем объяснить, что небольшая кучка сохраняет за собой подобную монополию и таким образом подчиняет себе остальную часть общества? Таков революционный вопрос, который ставит ересь. Герард берется на него ответить. Внутри человеческого общества существует, и это очевидно, некая нерушимая граница, отделяющая особую категорию, «порядок» (оrdo), члены которого, — говорит епископ, — предназначены одни, исключая всех остальных, совершать определенные действия. Эта граница окружает строго обозначенный участок — участок священства. «Недозволительно человеку мирскому облекать себя духовной властью священника, коего обязанностей (officium) он не исполняет, коего суровые обычаи ему не ведомы, и он не может наставлять в том, чего не знает»[28]. Это делает «учителя», которого слушали аррасские сектанты, лжеучителем. Такая исключительность, такая монополия на совершение литургии, на определенный образ жизни, на знание, вытекают из таинственного, почти магического действия — миропомазания[29]. Ordo учреждается этим «знамением» сакральности (вот точное значение слова sacramentum в устах Герарда). Помазывая руки священников — своих consortes, принадлежащих к тому же разряду, — делая их руки способными в свой черед совершать таинства, епископы рукополагают и располагают духовенство. Непостижимая сила святого мира, которую одна рука передает другим, создает внутри священнического порядка нерушимую иерархию. Корпус священников сам делится на разряды. Им правит епископат. Как дух правит плотью, так епископы правят Церковью[30].
Определение Церкви дается в 16-ом, предпоследнем разделе речи, идущем непосредственно перед кратким осуждением секты и составляющем заключительный довод, завершающий всю полемическую аргументацию. Те, кто публиковал труд Герарда, назвали эту основополагающую главу так: «О порядках управления Церковью»[31], справедливо подчеркнув ключевое слово — «порядок», ordo. И в самом деле, речь здесь идет только о порядке—то есть именно о той идеологической системе, которую я пытаюсь воссоздать.
О порядке, о необходимости различения по порядкам (discretio ordims) между людьми, между взрослыми представителями человеческого рода мужского пола (vin), Герард уже говорил раньше, когда касался брака. Он обращался к еретикам, осуждавшим брак, стремившимся запретить его для всех, — но он нападал также и на тех клириков, весьма многочисленных в начале XI в., которые стремились, напротив, разрешить брак всем, в частности, им самим; они спрашивали, во имя чего их хотели заставить расстаться с женами, и утверждали, что люди не ангелы, что воздержание — это дар благодати, и навязывать его человеческим повелением никто не вправе. На это епископ Камбрейский отвечал, что они заблуждаются, что на самом деле некоторые люди — если не совершенно, то наполовину ангелы: «от народа — говорит он, — их отделяют (он употребляет здесь латинский глагол dividere) правила жизни, коим они следуют», «в особенности же избавлены они (отметим эту мысль, так как она прямо касается той формы, которая есть фигура трифункциональности) от обязанностей, порабощающих миру сему». Люди, отличающиеся таким образом от других, выстроенные в особый порядок, которым запрещен брак, бесспорно оскверняющий, так как они не полностью принадлежат к плотскому миру, — это, совершенно очевидно, священники. Однако в этой части речь идет всего лишь о вступительных замечаниях. Последовательно эта теория излагается в заключительной части.