— Пожалуйста, уйди, он проводит со мной экстрасенсорный сеанс, а у тебя такое тяжелое поле. Ты хочешь, чтобы мои боли вернулись?
Это уже был театр.
Театр боли. Бели. И баян в постели.
Так мы начали, расчесываясь, расставаться.
Все–таки как хорошо, что мы жили, не принося друг другу клятв. Вне логики, а так просто.
Когда я уносил последнюю толику своих пожитков, то, честно говоря, был почти ранен, углядев фотокарточку этого баяна под листом плексигласа на письменном столе рядом с фото Поэта, вблизи школьного расписания нашего дитяти.
Я молча вытащил этот мерзкий кусок картона. Я захотел его порвать, но потом решил поступить мистически. Согласно наукам, сгущаемым им в столичном институте до консистенции киселя. Надорвать от левого уха, через рот — к правому глазу, что и было исполнено. Фотобумага была не очень плотной, да и фотография довольно большой. Так что рвать, глядя попеременно то в его физиономию, то на фото, было удобно
Пока я, как иконоборец, надрывал этот лик, то подумал: «Вот ведь, уже по выражению глаз можно догадаться, что у мудака грудь колесом».
— Вам лучше уйти, от вас все устали. Прошу вас, не медлите! — обратился он к гигантскому амфитеатру аудитории, где с первого ряда ему восхищенно внимали он и она.
Я с аппетитом плюнул ему в рот, но не его физиономии, а его фотографии. Я‑то знал, что с его познаниями в магии это гораздо чувствительнее. И если рот можно просто утереть, то с надорванной и заплеванной фотокарточкой «унибром» ему предстояло жить.
Часть вторая,
совсем короткая
Прошло много, ну очень много лет.
В столичном метро, естественно, на станции «Библиотека им. В. И. Ленина» я встретил дурно одетого, по старой пижонской моде, человека. Черты его лица были мне знакомы, но, главное, колесо груди выдало его. Лик его был надорван тонким шрамом — от левого уха до угла рта.
А что стало с ними?
См. начало этой истории.
А вот и
Часть третья,
которой по многим причинам не будет
==============================.
[Опубликовано в журнале «Русская проза», вып. А., СПб, 2011]