Отравленная приманка еще долго чернела, пока ее не засыпало снегом. Молодой волк, который успел проглотить маленький кусочек мяса, некоторое время мучился. Его выворачивало наизнанку. Идти за стаей он не мог. Переярок свернул в сторону и с трудом забрался в гущину чернобыла и там время от времени, после приступов тошноты, непослушным языком лизал холодный снег.
Через пять суток ему стало лучше, и он пустился вдогонку за стаей. С еще большей осторожностью волки приближались теперь к могильникам и только после тщательного обследования набрасывались на еду, но добычи было мало, и стая жила впроголодь.
Голод пригнал ее однажды утром к бугру, за которым темнел овчарник. Волки слышали нетерпеливое блеяние овец и скрип колодезного журавля: чабан поил отару. Трехлапая осторожно выглянула из-за бугра и застыла. Стая подтянулась к ней. С минуту звери стояли неподвижно, потом сорвались и на махах ввалились в загон. Хватали, рвали, стараясь свалить как можно больше овец. Чабан пытался отогнать волков, но они не обращали на него никакого внимания. На крики из домика выбегали люди, улюлюкали, размахивали палками. Последним выскочил юркий дедок с ружьем и прямо от крыльца стал целиться. Его увидела трехлапая. Она первой кинулась прочь за бугор, матерый мчался следом. Грянул выстрел, но заряд угодил в овцу, а волки, не чуя под собой земли, торопились уйти подальше от опасного места.
Это нападение на ферму окончательно истощило терпение людей. В тот же день собрались члены колхозного правления, долго сидели, прикидывая, как избавиться от серых разбойников. Председатель послал нарочного за охотниками. Минут через десять явился дед Трошка, за ним и Прохор. Председатель устало посмотрел на вошедших, встал и поздоровался за руку с каждым.
— Ну, что будем делать, старички? Вы слыхали, что натворили волки на овчарнике? Ладно, по ночам донимали, а теперь средь бела дня стали нападать. И все, Трофим Яковлевич, твоя знакомка творит.
Дед Трошка кашлянул, пытаясь возразить, но председатель продолжил:
— Да-да, твоя крестница водит стаю. Она обдуривает тебя, старого волчатника. Когда-то по всей округе ты славился, а теперь… — Председатель махнул рукой и вернулся на свое место. Прохор стоял, уперевшись в косяк двери плечом, а дед сидел, понуря голову. — Ну, что молчите? — спросил председатель.
— А что говорить-то? Им и брякнуть нечего, — сердито выкрикнула член правления Верка Подгорова. — По осени с собаками за одной калекой полдня гонялись, да и пришли ни с чем.
— А ты не встревай, не твое дело, — оборвал ее Трошка. — Это охота, а она — удача или пустое битье ног.
Дед поднялся, подошел к столу и, загибая пальцы, стал перечислять меры, которые нужно нринять. С шумом отворилась дверь, и, чуть не свалив Прохора, влез в хату Митрофан. С порога сразу зачастил:
— Зачем позвали?
Председатель жестом показал, куда ему сесть. Трошка закончил говорить. Решили, что будут все-таки продолжать выкладывать приваду с отравой и ждать удобного случая, чтобы вновь устроить облаву. Трошка, вздохнув, согласился и на приваду…
-Терхлапая всегда была начеку. И когда натыкалась на свежий Трошкин след, поспешно делала крюк, обходя его стороной. Дед, проверяя выложенную отравленную приманку, понял, что волчица опасается его. Тогда он стал раскладывать приваду верхом на лошади. Волки лошадиного следа не боялись, но отравленного мяса не трогали. Охотник пробовал укладывать приманку без отравы. Волки на вторую же ночь съедали все без остатка.
Дед пошел на хитрость. В степи, у скирд соломы, оставил в оттепель приваду. Устроил скрадок и каждую ночь с Митрофаном на лошадях ездил в засидку. Митрофан уводил коней, а дед оставался, надеясь, что голод пригонит волков к его скраду. На третью ночь, уж почти перед рассветом, слышал, как стая выла где-то недалеко в бурьянах. Днем, объезжая на лошади это место, видел, что звери были здесь, но к приваде не вышли. Видимо, трехлапая улавливала настораживающий запах.
Как-то утром Трошка поехал в степь за сеном. Остановив меринка у стога, снял полушубок, рукавицы, поплевал на ладони и скоро нагрузил сеном воз, а когда собрался уезжать, вдруг увидел, как из будыльев подсолнечника показалась стая. Впереди прихрамывала трехлапая. Волки миновали крайний стог и прямиком направились к приваде, у которой не одну ночь просидел охотник. Сейчас он видел, как трехлапая, подойдя к мясу, обнюхала его, обошла вокруг, поскребла зачем-то снег, улеглась и стала грызть. Остальные звери сразу жадно набросились на еду. Матерый для порядка несколько раз отогнал ближнего к себе переярка, но потом успокоился, и вся стая старательно уплетала заледенелое мясо. Меринок, зачуяв зверей, храпел и рвался, стараясь уйти подальше, а охотник держал его и смотрел на зверей как зачарованный. Он никак не ожидал такого нахальства, чтобы белым днем волки пришли к приваде! Бросил вожжи и, не раздумывая, с кнутом бросился отгонять их. Волки, услышав крик, подняли головы. Матерый, оглядываясь, отскочил подальше, трехлапая нехотя поднялась и пристально смотрела на приближающегося человека. Сообразив, что он без ружья и вреда ей не причинит, уселась на снег, вызывающе поджидая его. Дед от неожиданности замедлил бег, а потом и вовсе перешел на шаг. Волчица сидела спокойно. Охотник опешил. Он стоял шагах в двадцати от своей «крестницы». Ее густая шерсть отливала серебром, а чуть раскосые зеленые глаза излучали и любопытство, и лютую ненависть. Волчица догадывалась, что перед ней ее заклятый враг. Пусть он кричит, мечется, но ничего сейчас не может ей сделать. Трехлапая посмотрела на остальных зверей, как бы приглашая подойти поближе, но переярки отбежали к некошеным подсолнухам, лишь матерый, преодолев страх перед человеком, с интересом наблюдал за происходящим. Так продолжалось несколько минут. Вдруг Трошка услышал сзади шум, оглянулся. Меринок наметом, напрямик через подсолнухи тащил возок к селу. Трошка выругался и, грозя кнутом, сделал резкий выпад в сторону трехлапой, та не испугалась, оскалила зубы, рыкнула, потом, не обращая внимания на негодующего человека, медленно пошла в чернеющие заросли бурьяна.