Неудачи последних дней заставили ее на этот раз рано покинуть логово. Потемнело, накрапывал тихий, но холодный дождик. Волчица вышла из леса и направилась к стогам. Она промокла, и только размеренный бег согревал ее. У стогов ничего не добыла: ненастье и мышей загнало подальше в теплое сено. Тогда она быстро затрусила к острову. У своего перелаза через речку остановилась и, подняв голову, долго принюхивалась. Пахло только кроликами и дымом: сторож затопил печурку. Она еще некоторое время осматривала противоположную сторону. Сумерки сгустились, дождь сипел по камышам и воде. Где-то в вышине, пролетая, прокрякали утки, прокричала несколько раз выпь, и все стихло.
Волчица осторожно вошла в воду. Она хотела есть, а близость добычи ее торопила. Вода показалась более теплой, чем мокрая трава. Волчица смело шагнула вглубь, и в это время кто-то крепко вцепился в лапу. От неожиданности она подпрыгнула, стараясь выбраться на берег, но из камышей, шурша, что-то высунулось. От страха и боли волчица заметалась. Она несколько раз погрузилась с головой в воду, захлебываясь, чихая и кашляя, но лапа не высвобождалась. Чурбан, который ее напугал, уперся вдруг в берег и дальше не пускал. Волчица дернулась, пытаясь вырваться из капкана, но боль была так сильна, что заставила ее притихнуть на некоторое время. Лапа ныла. Волчица тихонько, по-собачьи, повизгивала, ее бил озноб. И вдруг она в ярости сорвалась с места, но намокший обрубок дерева был тяжел. С дикой злобой кинулась она на чурбак, забывая о боли, грызла его, набрасывалась на цепь, на капкан. Железо равнодушно позвякивало и не поддавалось.
Дождь усилился, задул ветер, зашумели камыпш. Тогда волчица сошла в воду и поволокла чурбак за собой. На глубоких местах погружалась с головой в реку. В одной заводи ее напугали взлетевшие дикие утки. Со страху волчица резко дернулась, пронизывающая боль обожгла ее. Она потеряла сознание, стала тонуть, но, очнувшись, выскочила на поверхность. Крутилась, рвалась, причиняя себе еще большие страдания. Выбившись из сил, успокаивалась и вновь тащилась вверх против течения.
Край неба на востоке побелел. Волчица выбралась на твердь у мостков бани, стоящей на отшибе от села. Держать лапу на весу с тяжелым капканом уже не было сил, она прилегла, и, положив на холодное железо голову, затихла. Кость лапы переломилась, и щемящая боль держала зверя как в тисках. До нее доносился рев коров, блеяние овец — село просыпалось. Волчица подняла голову и сквозь редкие заросли увидела, как по лугу гнали в село лошадей. Она еще раз попыталась вырваться. Понимая, что ее днем найдут и она погибнет, волчица вонзила зубы в лапу. И наконец освободилась от капкана. Долго лежала неподвижно, лизала обрубок, стараясь унять кровь.
Измученная, продрогшая волчица, поджав культю, уползла под баню, которая от вешних вод была поднята на сваи. Забралась в темный угол, где было посуше и лежали кучей опилки, свернулась клубком и, вздрагивая всем телом, погрузилась в болезненную полудрему. У нее начинался жар. Волчице вспомнилась прошедшая ночь, она дергалась, приходила в себя и чутко прислушивалась, но вокруг было тихо.
-Утром после дождя дед Трошка, вычерпав из лодки воду, решил осмотреть свои ловушки. Он и раньше изредка к ним наведывался, но близко не подплывал. Издали видел, что чурбаки на месте, и поворачивал лодку назад. «Хитрющий зверюга, — думал он, — неужто новую тропу проложил? Да нет, давно не приходил за добычей. Спокойно на ферме». И медленно греб, всматриваясь в прибрежные заросли, но другого перелаза не находил, и это его успокаивало: все равно голод пригонит волка.
Но в этот раз Трошка заметил, что на тропе камыши изломаны. Он налег на весла. Одного деревянного обрубка старик не обнаружил. Дед направил лодку к берегу и проворно выскочил из нее. Следов от поволока на земле не было. Он прошел дальше от берега, надеясь на песке найти их. Дождь, шедший ночью, смыл все. Полоса песка была чистой. Дед остановился в недоумении. Капкана нет, вербового пня тоже, — значит, зверь попался, но где же он? Охотник вернулся к лодке и внимательно осмотрел отмель, но и тут, кроме изломанных камышин да мелких щепок, ничего не было. Трошка определил, что волк зубами грыз чурбак. Сомнений больше не оставалось — зверь в ловушке и где-то прячется.
Охотник прошел вверх шагов полтораста, внимательно осматривая заросли камыша и череды. По опыту он знал, что зверь может затаиться почти на чистом месте, а тут заросли. Потом Трошка спустился вниз по течению, но никаких следов волка и тут не было. Тогда он сел в лодку. Снял второй капкан. С трудом перевалил поволок через борт и тогда понял свою ошибку: чурбан намок и был слишком тяжелым. Зверь не мог с ним выбраться на берег, значит, ушел водой. Куда? Вверх? Вниз? Дед вылез на противоположный берег, тщательно осмотрел его, но и здесь ничего не заметил. Тогда он направился на ферму. Там его встретил сторож, сказав: «Спина, Трофим Яковлевич, всю ночь ныла. Не спал, а сейчас вышел на солнышко… А ты к нам зачем? Нет, у нас ничего не пропало. Волчок не приходил. Слава богу, давно не было». — «А на протоке ночью ты ничего не слыхал?» — «Дождь шумел, разве услышишь? — сторож поднял за козырек фуражку, с любопытством уставился на Трошку. — А что?» — «Зверь попал в капкан, да исчез», — ответил Трошка. «Как?» — сторож удивленно подался к нему. «Да так. Где-то в камышах сидит. Нужны люди. Я на лодке поплыву, а по берегу людям идти надо. Не выдержит, выдаст себя».