— Ну не права я, знаю, что не права. Сама не понимаю, как получилось. Ты меня прощаешь?
Я медлил с ответом, пока мое раздражение не сменилось внезапным озарением, и тогда сказал:
— Конечно, прощаю. Тоже мне: какой-то маринованный член.
И мы оба засмеялись. Мейси подошла еще ближе и поцеловала меня в губы, и я ответил на ее поцелуй, протиснув язык ей в рот.
— Ты голодный? — спросила она, когда мы вдоволь нацеловались. — Ужин приготовить?
— Да, — сказал я. — Я бы не отказался.
Мейси чмокнула меня в макушку и вышла из комнаты, а я вернулся к своим занятиям, решив, что в этот вечер буду особенно нежен с ней.
Позднее мы сидели на кухне за приготовленной Мейси едой, чуть хмельные от распитой бутылочки вина. Мы выкурили косячок — впервые за очень долгое время. Мейси рассказывала мне про то, что собирается поступить на работу в министерство лесной промышленности и поедет озеленять Шотландию этим летом. А я рассказывал Мейси про то, как М и прадед обсуждали a posteriori и про теорию прадеда, согласно которой количество позиций для занятий любовью не может превысить простое число семнадцать. Мы оба рассмеялись, и Мейси стиснула мою руку, и зов плоти стал отчетливо различим в уютной духоте кухни. Затем мы оделись и пошли гулять. Луна была почти полной. Мы брели вдоль шоссе, на которое смотрят наши окна, а потом свернули в узкую улочку с жавшимися друг к дружке домами с ухоженными крошечными палисадниками. Мы почти не разговаривали, но держались за руки, и Мейси призналась, что она здорово закосела от косячка и совершенно счастлива. Мы дошли до небольшого парка, который оказался закрыт, и постояли перед воротами, любуясь луной сквозь почти сплошь голые ветки. Вернувшись домой, Мейси, не торопясь, приняла ванну, а я снова уединился в кабинете, чтобы уточнить кое-какие детали. Спальня у нас теплая и удобная, даже по-своему роскошная. Кровать два десять на два сорок — я смастерил ее своими руками в первый год нашего замужества. Мейси сшила простыни, покрасила их в глубокий темно-синий цвет и расшила кружевами наволочки. Единственная лампа светит из-под абажура из грубой вытертой козлиной кожи — Мейси купила ее у старьевщика, ходившего по домам. Я давно потерял интерес к нашей спальне. Мы опустились рядом в мешанину из пледов и простыней — Мейси, исполненная сладострастия и неги после своей ванны, вытянувшись во весь рост, а я, нависнув над ней на локте. Мейси сказала:
— Я сегодня гуляла вдоль реки. Деревья такие красивые, дубы, вязы… Километрах в полутора за пешеходным мостом есть два европейских бука, ты просто обязан на них взглянуть… о-о-о, как приятно…
Я перевернул ее на живот и гладил по спине, пока она говорила.
— Там растет ежевика, громадные кусты, я таких и не видела никогда, прямо вдоль дороги, и бузина тоже. Я осенью вино сделаю…
Наклонившись, я поцеловал ее в загривок и заломил руки за спину.
Ей нравилось, когда инициатива в постели принадлежала мне, и она не сопротивлялась.
— А река, знаешь, такая спокойная, — продолжала Мейси. — И деревья в ней отражаются, листву роняют. До зимы надо нам вместе туда сходить, к реке, в листву. Я там одно место нашла. О нем никто не знает…
Одной рукой я удерживал локти Мейси в нужном положении, а другой подтягивал к «обручу» ее ноги.
— Я там полчаса простояла не шевелясь, точно дерево. Водяную крысу видела на другом берегу, и утки разные то садились на воду, то взлетали. И еще звук был такой, будто плещется кто-то в реке, а кто — так и не поняла, и две оранжевые бабочки совсем рядом порхали, прямо у руки.
Когда я управился с ее ногами, Мейси сказала: «Позиция номер восемнадцать», — и мы оба беззвучно засмеялись.
— Давай пойдем завтра к реке, — сказала Мейси, пока я осторожно подталкивал к локтям ее голову.
— Тише, тише, больно! — вдруг вскрикнула она и попробовала сопротивляться. Но было поздно: ее голова и ноги находились внутри обруча из рук, и я уже толкал их навстречу друг другу.
— Что происходит? — взвизгнула Мейси.
В этот миг в расположении ее конечностей воплотились головокружительная красота, благородство человеческих форм и, как совсем недавно в бумажном цветке, завораживающая сила симметрии. Я понял, что вновь впадаю в транс, ощутил, как немеет тыльная часть головы. Чем дальше проходили через обруч ноги и голова, тем больше казалось, будто Мейси выворачивается наизнанку, словно носок.
— О боже, — выдохнула она. — Что происходит? — и голос ее прозвучал точно издалека.
Ее вроде и не было… А вроде она и была. Откуда-то едва слышно донеслось: «Что происходит?» — и потом не осталось ничего, только эхо ее вопроса, дрожавшее над темно-синими простынями.