— Ты любишь классику? — спросил он, укрыв ее ладонь обеими руками.
— Люблю, — улыбнулась Таня.
Они зашли внутрь. Людей у касс почти не было. На мраморных стенах висели черно-белые фотографии. Таня рассматривала их, пока они шли в зал. Их шагов почти не было слышно. Они утопали в мягком бархатном покрытии. С верхнего этажа раздавалась неспешная мелодия. Скрипка растворялась эхом в пространстве. За ней с той же грустью вторил контрабас, а затем тромбон завершил их партию пронзительными нотами. Раздались аплодисменты. Было слышно, как люди стали выходить из зала. Их голоса отчетливо слышались на другом конце лестнице.
— Тебе холодно? — обеспокоенно взглянул на Таню Дмитрий.
— Нет, — убрала она с плеч руки.
— Пойдем, займем место.
Тяжелые двери разомкнулись, и перед ними показался просторный зал. Кресла были обиты красной бархатной тканью. На них разрозненно сидели редкие зрители. Их взгляд был устремлен к небольшой сцене, где располагался оркестр. Все настраивали инструменты, листали партитуру и посматривали на время.
Таня шла за Дмитрием. Их места были в центре первого ряда. Почти сразу как они заняли их, объявили начало концерта.
Неспешное повествование скрипки открыло сонату Моцарта. Таня много раз слышала ее. Она неподвижно смотрела в одну точку, пока музыка все больше брала власть над ее сознанием. Казалось, ее рука, которую с таким усердием пытался согреть Дмитрий, не принадлежит ей. Словно Таня больше не сидит среди мраморных колонн, и нет над ней расписного потолка и громоздкой люстры. Здесь осталось лишь ее тело. Сама она ушла куда-то далеко.
Заиграли Лакримозу. На сцену вышел хор. Звонкие голоса и низкие ноты инструментов слились в звучании, щемящем душу. Таня воспарила, прониклась болью и очистилась. Казалось, что и тело, вслед за ней, тоже стало невесомым.
Дмитрий наклонился к ней, и она вздрогнула.
— Я сейчас вернусь, — прошептал он.
Его фигура в черном пальто неспешно поднялась и твердыми шагами направилась к выходу. Таня посмотрела ему вслед. Согнутые локти не спеша рассекали воздух в такт стенаниям скрипки. Когда высокий силуэт скрылся за дверью, она вновь повернулась к сцене. Четырехголосный хор драматично вытягивал верхние ноты. Начался третий акт, самый пронзительный. Таня сидела, не шевелясь. Дыхание замерло.
Весь концерт перед ее взором проносились воспоминания. Бесчисленные закаты и рассветы, что проводили грань между днями. Облака, плывущие по небу, то, как мелькает на воде рябь, как вера в лучшее когда-то сотрясала ее сердце. Красота врывалась в него, и она жила. Душа взмывала высоко в космос.
Когда раздались аплодисменты, она с удивлением посмотрела на время. Прошло два часа, а она не заметила этого.
— Ну, как тебе? — спросил Дмитрий, вставая с места.
— Невероятно. Совсем не почувствовала время, — отрывисто произнесла она, идя за ним.
Она вышла первая. Он придержал ей дверь. Город светился огнями. Небо поросло темно-синим отсветом. Они дошли до машины и поехали к дому. Оба молчали, потому что мыслей не было. Музыка еще плотно владела сознанием, и не было даже желания обсуждать ее.
Таня посмотрела на себя в боковое зеркало. По ее лицу проносятся то оранжевый, то серебристый свет фонарей. Они отражаются в ее глазах. Из-за подводки они кажутся больше, чем обычно. В них что-то замерло, окаменело, и чем больше приближались они к дому, тем больше это проглядывало в них.
Они договорились встретиться завтра в полдень. Напоследок, Дмитрий нежно обнял ее за плечи. На шее остался теплый след от его губ. Таня открыла дверь. Прохладный ветер подул ей в лицо, и она поспешила к подъезду.
Пока поднимался лифт, в ее голове с самого начала крутился сегодняшний день. Волнение, когда она смотрела на скалы из окна такси, неистовые порывы волн, добрые глаза Хуана, теплый взгляд Дмитрия. Она вспоминала поцелуй, холод в руках и то, как душа раскололась на части и собралась вновь в том зале.
Она закрыла глаза. Уже завтра все будет по-новому. Ее встретят улицы, которые не видели ее грустных раздумий, не видели ее слез и того, как она искала себя. Все сначала. Все по-новому. Уже завтра.