А потом Таня уезжала. Она редко ночевала у Кирилла. Редко соглашалась, чтобы он подвез ее. Тогда, проводив ее взглядом, он оставался один. Тьма возвращалась и снова уносила его в свой омут.
− Иди сюда, − позвал его отец. Кирилл отложил гитару, и они вышли из гаража.
В гостиной сидела мама. Напротив нее стоял стеклянный столик. В нем отражался свет ламп, на тонких креплениях висящих над ним. Сев в кресло напротив, Кирилл безотрывно смотрел их блики. Лишь это помогало выждать томящую тишину, что повисла в воздухе. Почти кожей он осязал взгляд отца. Знал все его мысли, выражение лица и то, что случится, когда мама, наконец, обратится к нему.
− Послушай, − сказала она.
− Ты целыми днями играешь в гараже и совсем не думаешь об учебе.
− Я на неделю вперед сделал все задания…
Отец жестом приказал замолчать ему.
− Да, но ведь тебе всего пятнадцать. Твои ровесники наслаждаются жизнью, гуляют, влюбляются. Юность дана для этого, а ты просто упускаешь ее.
Кирилл пожал плечами.
− Надо чем-то жертвовать ради успеха.
− Какого успеха? — усмехнулся отец.
− Таких, как ты, миллионы. Успеха из них добьется всего один. Остальные обколются, разочаруются в жизни и просто пропьют ее. Ты что, этого хочешь? Скитаться как бродяга без копейки в кармане? Ну что это за взгляд исподлобья? — засмеялся он, смотря на жену. Она слабо улыбнулась ему.
Кирилл смотрел на него, чувствуя, как начинают дрожать губы. Неимоверная злость закипала в нем. Отец подходил к нему, весь красный от смеха, и пародировал его. Отсмеявшись, он серьезно взглянул на него.
− Ну, слышал я, как ты играешь. Видел игру вашей группы. Как там твоего друга зовут? Ден? Ну вот он может и добьется чего−то. Он в отличие от тебя хоть не затворяется дома, а у тебя даже друзей нет. Да и как они могут у тебя появиться. О чем с тобой говорить, кроме музыки?
Мать закричала. Он встал, чтобы ударить отца, но тут же отлетел назад. Послышался звон стекол. Столик разбился и посреди его осколков отец жестко скрутил его. Мощная фигура нависла над худощавым подростком, и он застонал от острой боли в плече. Его долго держали прижатым к полу. Когда мать подбежала к ним, отец, наконец, разжал руки.
− Ну, пока будешь приходить в себя, может, хоть одумаешься. Балалайщик без будущего, − глухо сказал он напоследок.
Разве это могло остановить его? Нет, тогда это мало, что могло сделать. Кирилл поднимался в пять утра и до самого выхода в школу оттачивал риффы. Гараж в их доме был со звукоизоляцией, поэтому родители продолжали мирно спать на втором этаже в своей комнате.
Часть времени Кирилл посвящал вокалу, писал песни и разучивал сложнейшие аккорды на гитаре. На нее, как и на курсы, он находил деньги сам. Лишь иногда мама давала ему часть своей заначки. Судорожно клала в его карман, следя, чтобы отец не заметил этого. Затем провожала его в школу. Чаще всего он сам добирался до нее. В ушах играло гитарное соло, и, закрывая глаза, Кирилл вникал в каждый аккорд, представляя, как исполняет его.
В школе у него не было друзей. Обычно он сидел на задней парте и мотивировал себя на предстоящую репетицию. Он представлял, как станет великим, и все изменится. Как те, кто сейчас смеются над ним, будут стоять в огромной очереди за его автографом. В груди тут же разливалось приятное тепло. Казалось, мир вокруг станет ярче, а его жизнь полноценнее. Тогда он будет наслаждаться каждым ее мгновением. В душе будет такое величие и спокойствие, что он с уверенностью скажет: да, я не напрасно столько пахал в юности. Ему окупится все до последней капли. Каждый насмешливый взгляд одноклассников, все язвительные намеки взрослых, одиночество. Окупится все. Он точно знал это.
Ее вещи Кирилл мог рассматривать часами. Перемещаясь по комнатам, он мог с блаженной улыбкой замереть у стеллажей и подолгу обводить пальцами винтажные флаконы духов.
Ими была заставлена вся верхняя полка. Маленький стеклянный графин с золотистыми узорами стоял в первом ряду, хотя Тани ни разу не пользовалась им. С завязок на коротком горлышке спускались две плотные кисточки. Мягкие, с атласными переливами плотной ткани.
Кирилл аккуратно касался их, боясь растянуть нити. Подушечками пальцев он ощущал все шероховатости объемных орнаментов и, налюбовавшись ими, открывал пробку. Тяжелую, в форме граненого кристалла. Зажав ее в руке, он закрывал глаза и вдыхал грушевый аромат. Постепенно в нем раскрывались и нотки розы, жасмина, фрезии.