Погодин Радий Петрович
Трень-брень
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Кто знает край, где небо блещет
Неизъяснимой синевой?..
ПРОЛОГ
Вышел шут с балалайкой. Улыбка у него такая, что глаз не видно.
– О благородные юные зрители, досточтимые пионеры, отважные защитники мелких животных и лесных насаждений, я приветствую вас!
Я расскажу историю, которая началась неизвестно когда и, наверное, не скоро закончится.
Трень-брень…
Только не торопитесь смеяться… Не торопитесь смеяться… Ха-ха-ха…
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Утро было раннее, солнце нежаркое. Ветер нес к самолетным стоянкам осенние листья.
Самолеты решительно набирали скорость. Они красовались силой и, как молодые, удачливые спортсмены, уходили в самое поднебесье.
Двое мальчишек глядели в небо.
– Вскрыли и забейся… Забейся и взвейся. Нет… Песня поэта, взреви, как мотор. Нет…
– Зачем же песне реветь? Ну, ты даешь. И сердцу реветь незачем. Оно стучать должно.
– А я еще не могу сразу. Самое главное я всегда дома придумываю.
Мальчишку, который сочинял стихи, звали Бобой. Второго – Тимошей. Ростом они были одинаковые. Отличались они друг от друга весом. Боба был как будто пустотелый. Тимоша – как будто литой. И как ни крутись, но именно эти качества больше всего отражаются на характере.
Мимо мальчишек проходили прилетевшие пассажиры. Южные пассажиры шли с цветами. От них пахло солнцем и морем. Северные пассажиры распахивали шубы и полушубки. От них тянуло взопревшей кожей, усталостью и табаком.
Пассажиры проносили мимо мальчишек свой разговоры.
– Скажите, пожалуйста, где багаж выдают?
– Я все свое ношу с собой! Прилетел, слава богу. В самолете слова сказать не с кем. У всех рожи постные, как у архангелов. А на земле… Эй ты, индюк! Нахал! Петух в компоте!.. А на земле я любому слово скажу. Земля – матушка.
– Вам куда?
– Ему в крематорий.
Вышел шут с балалайкой. Одежда на нем пилотская – темно-синяя, с золотыми шевронами.
Трень-брень…
– Я пришел извиниться. Физики-атомщики, герои великих строек, суровые юноши и прекрасные девушки с геологическими наклонностями, а также морские волки, летчики-испытатели, десятиклассники, сомлевшие от сомнений, сегодня не прилетели. Сегодня их рейсы проходят мимо нашего с вами театра. Нынче театром владею я и, уж простите великодушно, созываю только таких людей, которые пригодятся мне для рассказа.
Еще раз прошу прощения.
Трень-брень…
– Простите, где багаж выдают? Мы подарим вам чайную розу.
– Не выношу чайные розы и уличные знакомства.
– Иван Селизарович, Иван Селизарович, вы меня неправильно поняли по телефону. Иван Селизарович, это была скромная шутка с моей стороны.
– Шути, голубчик, но шути осторожно. В основном шути с подчиненными. У них чувство юмора есть осознанная необходимость.
– Простите, где багаж выдают?
– Да отвяжитесь вы, я вам не Горсправка.
Пассажиры спешили к транспорту. Вежливые, терпеливые автобусы приседали от пятаков и двугривенных. Мордастые таксомоторы скликали попутчиков, чтобы в один конец да за двойные деньги.
Боба поднял с асфальта красный кленовый лист, поплевал на него и пришлепнул к столбу, крашенному в алюминий.
– Тимоша, скажи, что на свете самое красивое? Могу биться – не знаешь.
– Чего не знать! Что мне нравится, то и красивое.
– Ослам колючки нравятся.
– Не возникай. Насчет ослов в зуб дам.
– Дай в этот, он у меня молочный. – Боба оттянул пальцем нижнюю губу. – Юмор не понимаешь. – Он сплюнул и сообщил с таким видом, словно сделал подарок: – Самое красивое – ракеты, самолеты и автомобили. Скорость, помноженная на гармонию линий.
– Скорость, помноженная на что?
– На гармонию линий.
– На что?
Боба вздохнул грустно. Так грустно, чтобы всем стало совершенно понятно, как ему жалко товарища.
Самолеты громыхали, словно не слышали этого разговора. Словно им все равно было, хвалят их или ругают.
– Чего не понимаешь, тем не обладаешь, – сказал Боба.
Тимоша насупился.
– Ну, ты даешь! Ну, я пошел. А то черви сдохнут. – Он поднес к глазам стеклянную трехлитровую банку с веревочной ручкой.
– Не сдохнут. Они живучие. Вчера ушли, а здесь самолет чуть не обвалился. Смотри, рыжая прилетела.
– Тише ты, может, она иностранка.
Мимо мальчишек прошла девчонка. Солнце запалило на ее голове рыжий осенний огонь. На девчонке была шуба из нерпы, ярко-красные брюки, темно-красный пушистый свитер. В одной руке нерпичий портфель, и к нему привязана нерпичья шапка. Изогнувшись стручком, девчонка волокла тяжеленный рюкзак.
В небольшом отдалении от мальчишек девчонка остановилась, постояла секунду-другую, покрутила головой, высматривая кого-то в толпе, и угрюмо уселась на свой мешок.
«Пассажиров, отлетающих рейсом триста вторым, Ленинград – Сочи, просят пройти на посадку», – объявила по радио девушка-диспетчер. И вдруг запела нежным домашним голосом: – «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…»
– Разиня, микрофон не выключила, – сказал Тимоша.
– Тайга под крылом ни о чем не поет. И не похожа тайга на море, – сказала девчонка.
«Извините, Аркадий Степанович», – объявила по радио девушка-диспетчер, хихикнула и выключила микрофон.
Боба сделал вокруг девчонки несколько ленивых безразличных шагов, уселся на корточки почти нос к носу, спросил вежливо:
– Скажите, пожалуйста, на что похожа тайга?
– Тайга на тайгу похожа. Море – на море. И тайга не зеленая, – ответила ему девчонка. – Отодвинься, чего ты мне в нос дышишь!
Боба отодвинулся. Лицо у него было постным и предупредительным, словно он находился в учительской.
– Я вас понял: тайга белая.
– Ты что, глупый?
– Ага, глупый – дурак.
Девчонка улыбнулась, словно попросила прощения.
– Дурак, а вежливый. Тайга даже зимой не бывает белая. Тайга везде разная. В Архангельской области тайга некрасивая. Вам такая не понравится. Она ржавая, в плешинах, в желтых пятнах. От болотного железа. Даже смотреть неприятно. За Уралом тайга бурая, в сиреневую переходит у горизонта. И везде тайга разноцветная. Зеленую тайгу, наверно, поэты придумали.
Тимоше очень понравилось это ее заявление.
– Крой их, – сказал он, – поэтов. Присаживай. Гармония линий, помноженная на скорость.
Девчонка вскинула брови. Глаза у нее большими стали и робкими.
– Это про что?
– Это, понимаешь, формула красоты. Боба вывел.
– Чего не понимаешь, тем не обладаешь, – сказал Боба. – Нынче радость – утром рано повстречались два барана.
Тимоша улыбнулся ему задушевно.
– Боба, не возникай. Скорость есть скорость. Линии есть линии. Они друг на друга не умножаются. А насчет баранов – напоминаю. – Тимоша показал Бобе кулак и уселся рядом с девчонкой на край тротуара.
– Это же не буквально, – сказал Боба.
Шофер такси, молодой человек расторопного вида, подошел к ребятишкам.
– Привет, кавалеры. До центра по рублику, дальше по счетчику. Спешите ехать?
– Нам на автобусе в самый раз, – ответил ему Тимоша.
– Пардон…
Когда шофер удалился, поигрывая ключиком от зажигания, Тимоша придвинулся поближе к девчонке.
– Мы за аэродромом червей копаем. Сейчас на червей спрос. Народ увлекается рыбной ловлей. Дороже всех репейник ценится, белый такой. Его, гада, найти трудно. Выползки хорошо идут. Мы выползков по ночам в парке ловим с фонариком. Светишь в траву…