– Напрасно ты беспокоишься, – грустно сказал ей шут. – Ничего этого не случится. Ты ведь теперь не рыжая. Ты теперь черная.
Ольга провела рукой по волосам и бросилась к ступеням, которые уходили к реке.
– Куда ты? – крикнул шут, в этом крике его прозвучала тревога. Он быстро надел фуражку. – А ну, прекратить!
– Да я волосы вымою, – ответила Ольга снизу. – Пусть другие говорят, что они не рыжие. А я рыжая.
– На, возьми полотенце. – Шут достал из кармана полотенце, бросил его вниз и ушел.
Воробьи прилетели крошки клевать. Они разодрались, как водится. И, как водится, не успели попировать в свое удовольствие: к парапету подошли два бородатых парня с рюкзаками и подвесным мотором «Москва». Они сложили рюкзаки и мотор на траву возле кустов.
– Когда она обещала прийти? – спросил парень, у которого росла черная борода.
– В семь, – ответил другой, с бородкой разноцветной.
Парни уселись на парапет. Одежда у них потертая, будто прошагали они тысячу километров. Косынки на шее, как у туристов сейчас полагается, и шляпы на голове. Кроме всего прочего, была у парней гитара. Парни запели туристскую песню, подыгрывая себе на гитаре.
Спели.
Чернобородый увидел Ольгин свитер на камне.
– Кто-то свитер оставил. – Он взял свитер, помял его. – Шикарный свитер, где бы такой связать? Эй! – крикнул он. – Кто тут свитер оставил?
– Я, – ответила Ольга снизу. – Это мой свитер.
Парни перегнулись через гранит.
– Что ты там брязгаешься в нашей лодке? Не зачерпни воды.
Когда они обернулись, перед ними стоял гражданин в макинтоше. Макинтош переливался, менял окраску из зеленой в фиолетовую, как спинка жука-скарабея. И шарф и шляпа у гражданина были разноцветными и невпопад.
– Прекрасная осень, – сказал гражданин. – Люблю этот старинный парк. Поэзия… Извините, но я не понимаю: зачем вам, молодым людям, бороды? Зачем вам уродовать ваше лицо?
– Вы сегодня трехсотый, – сказал гражданину пестробородый парень.
– Не понимаю.
– Мало понять – важно почувствовать. Пока мы не отрастили бород, мы даже и не подозревали, как густо мир заселен парикмахерами. Вы как бреете, с мылом или без мыла?
– Да я сторонник прогресса.
Парни захохотали.
– Над чем смеетесь? – спросил гражданин протестующим голосом.
– Просто так.
– Для души.
– Просто так не смеются. Смеются всегда над чем-нибудь или над кем-нибудь. Над чем вы смеялись?
– Ну, просто так.
– Для души.
– Допустим. Но и просто так нельзя. Смех всегда подозрителен. – Гражданин оглядел себя, даже умудрился себе на спину поглядеть. – Ничего нет смешного.
– Конечно, – сказал ему парень с разноцветной растительностью. – Вы элегантны, как торшер.
Гражданин отпустил ему терпеливую вежливую улыбку.
– Я человек широких взглядов, но ведь существуют общие эстетические нормы. Зачем вам эта растительность на подбородке? Вы под кого? Под Сурикова или под Хемингуэя?
– Мы просто так.
– Для души.
– Своеобразие от недомыслия. Самобытность от неумения вести себя в обществе. А ведь еще Антон Павлович Чехов говорил на эту тему…
– Поцелуйте вашу милую кошечку Розу, – сказал ему чернобородый.
– Не забудьте полить ваш любимый кактус, – сказал ему пестробородый.
– Я от вас этого не ожидал. А еще образованные. – Элегантный гражданин отошел. Ему, наверное, очень хотелось уйти совсем, но что-то удерживало его, что-то невысказанное. – Бескультурье, – сказал он. Деревенщина в шляпах!
Парень с разноцветной бородой улыбнулся и, надеясь вернуть разговор в русло поэзии, протянул гражданину руку.
– Пусть жертвенник разбит – огонь еще пылает.
– Неандертальцы! – закричал гражданин петушиным криком. Поправил сбившийся галстук и ушел, презрительно и гневно выпрямив спину.
– Этот не умрет – культурен до упора. – Чернобородый сплюнул. – Павлин!
За его спиной послышался смех. Над парапетом торчала Ольга. Волосы ее горели осенним пламенем. Ольга смеялась, била кулаком по граниту.
– Да здравствует солнце, да скроется тьма! – сказал ей чернобородый.
– Чего смеешься? Смех всегда подозрителен, – сказал другой.
– И вас дразнят. – Ольга залезла на парапет. Уселась между парнями. – И меня дразнят.
– Нас не дразнят. Нам просто не доверяют.
Ольга провела по голове расческой. Волосы ее подсохли и теперь сияли под солнцем.
– Я думала, мне плохо. А вам еще хуже. Вы бородатые, я рыжая. Вот встретились… А этот мужчина дальтоник. Он не различает красок.
Парни захохотали.
– Павлин-дальтоник…
Ольга спрыгнула с парапета. Надела свитер. Поежилась.
– Хорошо, что я вас встретила. Теперь мне будет гораздо легче. Почему, а? Я знаю, что смеются не только надо мной одной, – и мне легче. А вы не великие люди?
– Нет пока. Но мы постараемся, – серьезно ответил ей парень с разноцветной растительностью.
– Постарайтесь, а то вам житья не дадут. Бороды разрешаются только великим. – Вдруг Ольга потускнела и сникла. – Хотя что вам, вы можете бороды сбрить.
– Что ты! Слово даем!
– Мы уже столько вытерпели. Мы теперь как булат.
– Я тоже не стану расстраиваться, – развеселилась Ольга. – Это зачем же я должна расстраиваться из-за дураков?
– Ты уже почти гениальная, – сказал ей чернобородый.
– Смейтесь, я не обижусь. Я рыжая, вы бородатые. Нам бы сюда еще лысого. Полный набор.
Прямо к ним по дорожке шагал подвыпивший старикан с продуктовой сумкой. Он остановился, хихикнул:
– Р-рыженькая… – Сделал из пальцев козу, пощекотал Ольгу и еще хихикнул: – Рыжик! – Потом он оглядел парней и насупился.
– Папаша, вы, конечно, культурный человек, – торопливо сказал ему парень с разноцветной бородой. – Мы вас очень уважаем, папаша. Не нужно нас разочаровывать. Не надо. Мы все знаем. Мы исправимся.
– Я ч-человек к-культурный. Я к к-культуре всю жизнь стремлюсь и приближаюсь. – Старикан сделал строгие глаза, скомандовал: – Обрить! Наголо!
Парень с разноцветной бородой отвел старика в сторону.
– Идите, папаша, отдыхайте. Дома вас старушка ждет, пирогов напекла с яблоками.
– Напекла? – спросил старикан недоверчиво. – Точно знаешь? Старуха меня уважает. И я ее уважаю. Сонюшка, я иду-у!.. – заорал он нараспев. Потом подмигнул и спросил хитро: – Ребятушки, а зачем вам эти бороды проклятые? Вы же русские люди, зачем вам волосья жевать? А может, вы не русские? Может, скрываетесь? А ну, покажь документы!
Парень с разноцветной бородой снова обхватил старика за плечи.
– А чего ты мне сказать не даешь? Отпусти меня, я сказать желаю. Требую разговора! Ребятушки, вы же советские люди. Зачем вам эта гадость на подбородке?
– Дураков считать, – угрюмо сказал чернобородый.
Старик хихикнул, кашлянул.
– Молодец, сынок. Люблю молодцов. Я молодой был проворный… Погоди, это ты кого дураком назвал? Ага, пьяного обидели. Я вам в папаши годен, а вы обижать. Советская молодежь… «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» – запел он строго и величественно, отчего задрожал весь. Потом плюнул себе на подбородок, утерся и сказал: – Тьфу на вас.
– Вы, папаша, не плюйтесь, вы прямо кулаком действуйте, – посоветовал ему чернобородый. – Прямо в зубы.
– Э-э, не обманешь. Нынче народ не тот. Ему в морду дашь, а он драться лезет. Сбрейте, а? – Старик повесил сумку на сучок, снял пиджак, сложил его аккуратно, оправил рубашку под ремнем, выпятил грудь и рукой взмахнул. – Я что сказал?! – закричал он. – Развелось всяких рыжих и бородатых. – И заплакал: – Сбрейте, а? Дайте мне сто лет прожить.
– Пожалуйста, – сказал парень с бородой разноцветной. – Мы подарим вам вечность. Нам, папаша, не жалко.
– Ау-у! О-ля-ля! Где вы? – На дорожку выбежала запыхавшаяся девушка в джинсах.