Твой отец слишком занят своей карьерой, чтобы оставить тебя с ним. Сейчас борцовский сезон. Скоро борцовский сезон. Он заботится о тех мальчиках больше, чем о тебе.
Раньше я верила ей. Пока не выросла и не поняла, что на самом деле она имела в виду — он заботился о тех мальчиках больше, чем когда-либо заботился о ней.
Я? Я никогда не чувствовала себя брошенной отцом, никогда не чувствовала себя оставленной позади.
Я выросла, стала старше и мудрее, начала видеть папу по телевизору, на «И-Эс-Пи-Эн»[1]. Знала, что он важный человек с важной работой, и уважала это.
А вот моя мать — нет.
Будучи молодой женщиной с маленьким ребенком, она не была готова идти на жертвы, которые приходится приносить женам многих тренеров. Переезжать осенью, когда менялся тренерский штаб. Сокращение зарплаты. Увеличение зарплаты. Продвижение по службе, сопровождаемое понижением в должности. Ездить по стране, туда, где есть работа.
Эта мысль заставляет меня съежиться.
В быстром темпе перебираю ногами по беговой дорожке, подталкиваемая мыслями о разводе родителей. Тренажер, на котором я занимаюсь, установлен под крутым уклоном вверх. Подталкивает меня к вершине. Заставляет меня потеть. Заставляет мои ноги бежать быстрее, колотя по резине в такт музыке. Вся моя тренировка — метафора к моей жизни.
Пора двигаться, Анабелль. Пришло время.
Мои ноги отбивают ритм слов.
Пришло время перемен.
Мои ноги выбивают песнь.
Пришло время…
— Эй, ты еще долго будешь занимать тренажер? — За вопросом следует похлопывание по плечу, и я оглядываюсь, с любопытством глядя на человека, у которого хватило наглости прервать мою тренировку.
Я не вынимаю наушники и качаю головой, покачивая хвостиком.
— Еще пятнадцать минут. — Оглядываю комнату, заметив ряд пустых беговых дорожек. — Можешь воспользоваться одним из тех.
Я стараюсь быть как можно вежливее, но парень просто стоит и смотрит на меня. Его губы шевелятся, но с заткнутыми ушами едва могу разобрать, что он говорит.
Губы продолжают двигаться.
Я вытаскиваю наушник и держу его рядом с головой.
— Что?
— Это моя счастливая дорожка. — Парень одаривает меня широкой улыбкой, уверена, он думает, что заставит меня соскочить с нее в мгновение ока.
Это не так.
— Твоя счастливая дорожка? Так не говорят.
Серьезно, кто о таком слышал? Так глупо.
— Да. Счастливое число семь.
Я быстро сканирую, считая тренажеры справа-налево. Он прав, я на седьмой дорожке.
— Ладно, дай мне еще тринадцать минут, и она твоя.
Парень скрещивает руки на груди.
— Я подожду.
— Может… подождешь там?
Его близость немного навязчива, нежелательна и пугает меня.
Решив не обращать на него внимания, я вставляю наушник обратно, увеличивая громкость музыки, чтобы заглушить его. Его рот снова шевелится.
Я показываю на свои уши.
— Музыка слишком громкая, я тебя не слышу.
Его рот кривится в ухмылке, и мне кажется, что парень говорит:
— Слава богу, ты совсем не похожа на своего отца.
Он не мог этого сказать, не так ли? Этот парень даже не знает меня.
Не знает, что мой отец — тренер Доннелли, лучший тренер в истории студенческой борьбы. Не знает, что я переехала, чтобы жить с ним и моей мачехой, пока, как можно скорее, не смогу получить свой собственное жилье за пределами кампуса, потому что папина суета точно сведет меня с ума.
Понимаю его потребность присматривать за мной, правда.
Папа не видел меня больше года, и я не жила в радиусе тысячи миль от него с тех пор, как мне исполнилось восемь, с тех пор, как мама собрала наши вещи и перевезла нас на восточное побережье.
Но я больше не маленький ребенок.
Папе не обязательно все время знать, где и что я делаю. Он готовит мне обед, как в начальной школе, оставляет свет в коридоре на ночь, как делают для ребенка, боящегося темноты. Его жена — моя мачеха Линда — отлично подготовила гостевую спальню к моему приезду, снабдив всем, что может понадобиться.
Или понадобилось бы для общежития, когда мне было двенадцать.
Все вокруг было розовое.
Проблема в том — и это большая проблема, — что я больше не первокурсница. Я не хочу жить с родителями и уж точно не хочу жить в этом чертовом общежитии.
Мне нужен дом или квартира. После занятий хочу возвращаться домой и сидеть на диване в нижнем белье, есть пиццу из коробки и смотреть телевизор до двух часов ночи без того, чтобы отец вошел в комнату и выключил его.