Мы не разговаривали с той ночи на арене, когда я унизила его перед всей командой по борьбе, моим отцом и тренерским штабом, когда я стала движущей силой его увольнения.
— Мы, социальные изгои, не можем быть слишком разборчивыми в эти дни, — шутит он, опуская сумку.
У меня на кончике языка вертится извинение — моя рефлекторная реакция доброго и заботливого человека, но я останавливаю себя, потому что мне не жаль.
Он не заслуживал того положения, которое занимал, когда злоупотреблял им, и пришло время это изменить.
— И как ты сейчас поживаешь? — спрашиваю я, искренне любопытствуя и желая знать, как кто-то движется дальше, проведя три года своей жизни в одной команде.
— Чертовски скучно.
— А как Джонсон?
— Он уехал. Вернулся домой, перевелся в общественный колледж.
— Почему?
— Он был здесь на частичную спортивную стипендию, а обучение за пределами штата чертовски дорого, поэтому, когда его отстранили, родители заставили его переехать домой. — Рекс пожимает плечами.
— Понятно. Это имеет смысл.
— Ты холодна, как лед, понимаешь это?
— Я? С чего это?
— Большинство девушек смутились бы, сидя со мной, и уж точно не захотели бы об этом говорить. Ты унизила меня.
— Ты сам напросился.
— Ты права.
Я смотрю на него.
— Этим летом у тебя был момент прихода к Иисусу?
— Что-то вроде того. — Рекс смеется, вытягивая ноги перед собой, ссутулившись над столом.
Я смотрю на его джинсы и поднимаю брови.
— Больше никаких хаки?
— Больше никаких хаки, — подтверждает он.
— Ого, Гандерсон, ты действительно изменился.
— Это печальное зрелище.
— Что именно?
— Главное, что ты заметила во мне, это то, что я больше не ношу брюки хаки.
Он звучит так недовольно.
Это заставляет меня смеяться снова и снова.
— Извини, но они были своего рода твоей визитной карточкой.
— Похоже, я отказался от большего количества дерьма, с которым когда-то был.
— Это были тяжелые месяцы?
— Вначале. Мне платили за то, чтобы я был менеджером команды, и так как меня уволили, я должен был получить работу за пределами кампуса. Без разницы, какую. Затем, очевидно, этим летом мне пришлось сообщить новость своим родителям. Знаешь, они очень гордились моим положением.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Лето было адом, если хочешь знать правду, но я не думаю, что тебя это волнует, так как вся эта история с пари взорвалась у меня перед носом.— Он снова изучает меня. Мое лицо, глаза, линию рта. — Не пойми меня неправильно, Анабелль, но ты плохо выглядишь.
— У меня... много забот. Это была очень тяжелая неделя.
— Похоже на то. Вот так парочка из нас вышла.
Я улыбаюсь, потому что он прав. Мы действительно составляем странную пару: отвергнутый командой по борьбе и дочь тренера. Это почти как дружба с Рексом Гандерсоном.
— Ты слышала новость?
— Какую?
— Этот придурок Зик Дэниелс обручился.
— Откуда ты знаешь?
— Я слышал шумиху перед тем, как меня выгнали из команды. Эллиот должен был сказать тебе.
— Эллиот уехал.
— Куда?
— Аспирантура. Мичиган.
— О. Что ж. Я не стану жаловаться, теперь он не сможет снова угрожать надрать зад за тебя. — Когда я бледнею, он со смехом обнимает меня. — Расслабься, я шучу. По крайней мере, ты не встречалась с ним или что-то в этом роде. Отношения на расстоянии — полный отстой.
Если это не преуменьшение года, тогда я не знаю, что это такое.
— Подожди, перемотай назад. — Я изумленно смотрю на него. — Когда Эллиот угрожал тебе надрать зад?
— В тот вечер, когда мы пошли на свидание. Ты ушла в ванную, а он набросился на меня и сказал, чтобы я держала руки подальше от тебя. Я думал, это было слишком, учитывая, что вы были просто соседями по комнате.
— Ты думал, что он перегибает палку?
— Он определенно ревновал, это точно.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вы встречались перед его отъездом?
Я чувствую, как румянец ползет по моей груди, пятнами покрывая шею и щеки.
— Можно и так сказать.
— Ах, ладно. Теперь все понятно.
Как-то после занятий я позволила Гандерсону отвести меня в маленькую университетскую кофейню, расположившись в угловой кабинке. Я просто еще не была готова идти домой и вместо этого топлю свои печали в горячем шоколаде со взбитыми сливками.
Я смеюсь над всеми глупыми шутками Рекса (а они все глупые), позволяя ему заставить меня забыть все мои проблемы, даже если только на некоторое время.
— Я должен кое в чем признаться, — говорит он теперь за чашкой кофе со льдом, или латте, или любого другого напитка, который он заказал. — Я чертовски потрясен, что ты приехала сюда со мной. Я был уверен, что ты пристрелишь меня, когда предложил это.