— Я был идиотом, — бормочет он. — Я не тебя имел в виду.
— Эллиот, — терпеливо говорю я, — ты мне слишком нравишься, чтобы просить тебя бросить учебу, и я знаю, что ты все еще переживаешь шок от всего этого, но если ты хочешь содержать этого ребенка, ты останешься там, где ты есть, и получишь степень. — Я делаю паузу. — Мы оба знаем, что это правильно.
Эллиот молчит, и я знаю, что он обдумывает мои слова, обдумывает их логику.
Он знает, что я права.
Его место там, где он сейчас, а не здесь, со мной.
— Ты нарочно отталкиваешь меня?
— Я не отталкиваю тебя, а стараюсь не быть эгоисткой, чтобы мы могли поступать правильно.
Почему делать то, что правильно, так больно?
— Тебе нужно время, как и мне. Ты вернешься домой, в Мичиган, и тебя снова поразит, что я беременна. Я беременна, Эллиот, и у меня будет ребенок, и мне потребовался целый месяц, чтобы привыкнуть к этой мысли. Целый месяц, пока я не перестала плакать. — Я внимательно наблюдаю за ним, глаза опасно близки к слезам. — Ты знаешь меньше тридцати шести часов, ты не испытал всего спектра эмоций.
— Я просто чувствую... — Он сдерживается, я чувствую это.
— Скажи мне. Будь честным.
Эллиот качает головой.
— Я не могу сказать это так, чтобы не показаться гр*баным придурком, но я рад, что могу уехать. И также чувствую себя виноватым, что уезжаю. А еще отвращение к себе. Стыд. Господи, я чувствую все это, и это дерьмово.
Мои губы открываются, но слова не выходят.
Я хотела, чтобы он был честен, да, но мучить его это труднее всего. Это грубо, реально и сложно.
Эллиот проводит пальцами по волосам, дергая за пряди, и могу сказать, даже не чувствуя, что его сердце быстро колотится.
— Твой рейс вылетает в семь утра, и когда он взлетит, мы оба знаем, что ты будешь на нем.
Эллиот
— Анабелль? Ты спишь?
— Нет.
— Я тоже.
Очевидно.
Я чувствую, как прогибается матрас, когда она перекатывается ко мне. В ярком свете полной луны можно разглядеть тонкие черты ее лица, наклон носа и изогнутую линию подбородка. Изгиб ее губ. Легкий изгиб бровей.
— Я не знаю, что делать, Анабелль.
В комнате тихо, она собирается с мыслями.
— Я тоже, но... все будет хорошо.
— Как, черт возьми, ты можешь быть так спокойна?
— Я не спокойна, просто у меня было больше времени привыкнуть к этой мысли.
Я хочу протянуть руку и притянуть ее к себе, прикоснуться к ней, поцеловать и почувствовать теплое прикосновение ее тела к моему. Теперь, когда она забеременела от меня, я могу это сделать? Позволит ли она мне обнять ее или скажет, чтобы я пошел к черту?
— Жаль, что ты не познакомился с моей соседкой по комнате в эти выходные.
— Где она?
— Обычно она редко бывает дома, но в эти выходные ее дедушке исполнилось сто лет. Ее семья всего в нескольких часах езды, так что…
— Она думает, что я придурок?
— Нет. Она знает ситуацию.
Ситуация — вот как мы это сейчас называем?
— Хорошо. Я имею в виду, тебе не нужен дополнительный стресс от наличия друзей, которые думают, что ты безответственна из-за…
Я не могу произнести слово «беременна» вслух. Просто не могу.
— Мэдисон не сказала ничего осуждающего, насколько мне известно, и определенно не в лицо. Несколько моих друзей дома, в Массачусетсе... это совсем другая история. Помнишь, я училась в католическом колледже?
Я киваю в темноте, мысленно считая все случаи, когда использовал имя Господа всуе, только за последние несколько месяцев — сотни.
Тысячи.
— Я бы солгала, если бы сказала, что не потеряла из-за этого нескольких друзей. Это было тяжело. Моя соседка по комнате Саванна не хочет со мной разговаривать. Она назвала меня мошенницей.
— Что?
Ее голос спокоен.
— Так ее воспитывали, Эллиот, с верой в то, что мы должны беречь себя для брака. Прикосновения и секс для преданных отношений. Я скучаю по ней, но не виню ее. — Голос Анабелль олицетворяет терпение и понимание, и мне пришло в голову, что именно так она будет вести себя со своим ребенком.
Нашим ребенком.
Эта мысль скорее успокаивает.
Она меняет тему, тихо спрашивая:
— Когда ты собираешься рассказать родителям?
— Как-нибудь. Как бы дерьмово это ни звучало, я могу просто позвонить и сказать маме по телефону.
— Эллиот! Ты серьезно?
— Послушай, Анабелль, сначала я должен смириться с этой мыслью. К тому же, не хочу показаться бессердечным, не думаю, что они рассердятся из-за этого, не так, как твой отец. Я уверен, что они поймут.