Мария потеряла счет времени. Она давно уже не спала просто так, только под действием химикатов. Она не знала, что с ней делают, и не надеялась уйти живой. Однако когда она в очередной раз проснулась, рядом никого не было. Ее привязали не слишком крепко, ей удалось дотянуться до странных инструментов, которыми работал старик, — чудных приспособлений из металла и дерева. Его кусачками она перерезала веревки. Дверь в подвал была не заперта. Мария схватила первую попавшуюся под руки рубаху, натянула на себя и выскочила из дома.
Она поняла, что находится где-то в глухой деревне. Добрый час она бежала от дома своих мучителей, пока не добралась до большой дороги и не остановила машину с американскими туристами. Они приняли ее, накормили, помогли вернуться в Токио.
— Они предлагали мне переводчика для разговоров с полицией, но я отказалась, — вздохнула Мария. — Когда я вернулась в отель, выяснилось, что меня не было почти три недели, через пару дней нужно было улетать. Номер был оплачен на все это время, мои вещи дождались меня там. Мне не хотелось связываться с полицией. Кто я для них? Русская шлюха, которая согласилась поехать в отель с первым встречным. Меня еще и пометили как шельму — так я тогда решила.
В отеле она наконец разглядела татуировку.
Мария действительно считала, что сумела сбежать. А вот Павел теперь в этом сомневался. Те, кто так ловко похитил ее, не могли быть настолько небрежны. Да и сбежала она, только когда татуировка была полностью закончена.
Выходит, все это было частью их плана. Но какого, для чего?
— Я увидела, что на спину мне накололи какую-то тетку, — продолжала Мария. — Тогда все было не так красиво, как сейчас, кожа опухла, и я решила, что на мне нарисовали местную проститутку, чтобы развлекать тех, кто меня купит. Оставшиеся дни в Токио я нос не высовывала из отеля, боялась. Да и чувствовала себя неважно — температура из-за этого проклятого тату поднялась. Посмотрела на сакуру, как же! За мной никто не следил и не охотился, но спокойно вздохнуть я смогла, только когда прилетела домой. Естественно, первым делом я бросилась удалять эту татуировку.
— В Японию ты летала в апреле, а в салон пошла в середине июня, — прервал ее Павел. — Я бы не назвал это первым делом.
— Мастера я нашла еще в мае, — грустно кивнула Мария. — Лучшего, Леньку… которого убили сегодня. Но он сказал, что сразу удалять нельзя. Это оказалось не просто тату, а тату в технике ирэдзуми, древней, сейчас ею уже никто не пользуется. Она травмирует кожу намного сильнее, чем современные иглы, потому мне и было так плохо. Нанесение ирэдзуми настолько болезненно, что ее обычно набивают месяцами, иногда и годами — по сеансу в неделю, чтобы успело зажить. Но меня, видишь, не жалели! Леня сказал, что до удаления нужно хотя бы месяц выждать. Я согласилась, а он еще все время отговаривал ее убирать.
— Почему? — удивился Павел.
— Ленька — фанат своего дела… был. Он профессиональный татуировщик, многое об этом знает. Он мне все втолковывал, что ирэдзуми — редчайшая в наши дни техника. Такие тату умеют делать только те, у кого этот секрет в семье передавался с древних времен, когда считалось, что ирэдзуми защищает от бед. Нарисуй на себе дракона — и он порвет твоих врагов, как-то так. Я ему еще говорила: «Лень, от чего меня может гейша защитить?»
— А он что?
— Доказывал, что это не гейша. Даже в энциклопедиях каких-то покопался и решил, что это Аматэрасу. У японцев она не просто богиня, а одна из верховных, повелительница солнца, одним словом, особа важная. Ленька даже легенду рассказал — как, обидевшись на брата, Аматэрасу однажды ушла в пещеру, и мир, лишенный солнца, погрузился в хаос. Всем остальным богам работать пришлось, чтобы она вышла из тьмы, и только тогда в мир вернулся покой. Но то, что это Аматэрасу, Леня почти наугад сказал. Просто она сияет, и феникс над ней — один из символов Аматэрасу, и меч с собой не каждая гейша таскать будет. Но даже если это она — эту дрянь нанесли на мою спину против моего желания. Я выждала, пока кожа заживет, уговорила Леню, на сегодня у нас был назначен первый сеанс. Но видишь, не сложилось.
Пока она говорила, Павел продолжал рассматривать татуировку. С покойным Леней он был согласен в одном: это была уникальной красоты работа. Вот только вряд ли кто-то потратил бы столько времени и сил, чтобы пометить ею потенциальную проститутку. Нет, этот рисунок следовало изучать не как произведение искусства. Теперь Павел искал любые знаки, способные объяснить, в чем его истинная ценность. Те, кто следил за Марией, не нуждались в красоте, им нужно было большее.