За окном шел дождь, и она вдруг усомнилась, прекращался ли он хотя бы на час после их приезда?..
На похоронах к ней подошел Петр и, оглядев с ног до головы, иронично ухмыльнулся.
— Скорбишь, несчастная вдова? — спросил он ехидно.
— Наверняка не так сильно, как ты, — парировала она, сохраняя на лице свою обычную невозмутимость. — Теперь же все пойдет так, как ты хотел.
— Да ладно. — Бывший партнер мужа по-свойски приобнял ее за плечи. — Нам с тобой делить нечего. Как-нибудь поладим. И сними, наконец, с лица эту невозмутимую маску. Прямо не баба, а каменное изваяние.
Она не ответила — только осторожно высвободилась от его рук и ушла по залитой дождем… или темной кровью… дорожке.
А ночью плакала в подушку, проснувшись от уже знакомого кошмара, где она бежала по захваченному неприятелем городу — не покорившемуся, но утопленному в крови, сожженному и истерзанному…
Неужели она все-таки ошиблась?
Встав с кровати, она босиком, в одной короткой маечке и узких трусиках, спустилась на первый этаж. Все равно никого из посторонних в доме не было, обоих мордоворотов она рассчитала тут же после смерти их хозяина… Зажгла в библиотеке свет и отыскала на полке сборник мистических детективов, купленный как-то по случаю с целью скоротать дорогу.
Быстро пролистала страницы, боясь не найти то, что искала. Но нет, вот и стихотворение, размещенное прямо посреди одного рассказа:
— «Только шаг — и настанет пора межвековья…» — пробормотала она, закрывая книгу.
Если только Господь существует, она не сошла с ума и не ошиблась…
Звонок раздался только на следующий вечер. Камера показала стоящего у калитки человека, не узнать лицо которого было невозможно.
Она нажала кнопку, открывая ворота. Руки тряслись.
Пока он шел по двору, она бестолково металась между зеркалом и дверью, но не видела своего отражения, да к тому же это было совершенно не важно. Кому что за дело, как именно она выглядит, ведь есть что-то главное, что-то совершенно другое.
С его волос стекала вода, он смешно ежился в тонкой кожаной куртке, тоже промокшей насквозь. Он что, добирался сюда пешком? Из Франции? Вполне может быть…
— Я… — Он замялся, подбирая слова.
— Ты пришел!
Больше не в силах сдерживаться, она бросилась на грудь этому человеку. Человеку, которого видела второй раз в этой жизни, и разрыдалась. Слезы мешались с дождевыми каплями. Влага к влаге, пепел к пеплу, прах к праху…
— Я учить русский, но очень сложно. — Он и вправду с трудом справлялся с незнакомым языком. — Я — Раймон.
Она улыбнулась и провела рукой по его мокрым волосам.
— Я знала. Пойдем, тебе нужно согреться. Сейчас разожгу камин… Тут есть камин, представляешь? Все как в старом замке. Знаешь, я так рада, что ты пришел… Я уже думала, что мне просто померещилось. Что я рехнулась, сбрендила… Я уже сама не знала, чему верить…
Она говорила и говорила, словно боялась остановиться, словно боялась, что в тот миг, когда иссякнут слова, он тоже исчезнет.
Но нет, Раймон сидел прямо перед ней, и можно было коснуться его теплой кожи, вдохнуть пахнущий сладостью розы и горечью дыма аромат незнакомой туалетной воды. Роза и дым, сладость и смерть — все правильно, все так и должно быть.
Она дала ему чистую одежду, которую приобрела заранее, еще после смерти Семена, и поразилась, как точно угадала с размером. Белый джемпер сидел на ее госте превосходно, словно сияющие латы. Джинсы тоже пришлись как раз впору.
— Я видел фото. Ты… Тебя… — подбирал он непослушные русские слова. — И Симон… И тогда я понял, что надо делать…
Она кивнула. Конечно, изящный план исходил не от изначального заказчика. Чтобы окончательно сложить для себя мозаику, она задала еще один вопрос: