— Видишь, Дося, что творится… — Опять это мерзкое прозвище. — Нам теперь обеспечено веселье на ближайшую неделю. Пока не найдем. А то и дольше.
— Кого ловить собираетесь? — спросила я, поглаживая локоть. Хватка у опера была железная.
— Ловят блох, Дося. Генерал сказал — маньяк. Значит, маньяка брать будем.
— Глупости. Впрочем, я обо всем напишу в заключении.
— В этом уже нет нужды. — Копылов улыбнулся: — Дело тебе не дадут. Чтоб не умничала.
— Зачем тогда вызвали?
— Чтобы ты сообщила генералу первое впечатление. А оно — самое верное. Он так считает. Значит, так оно и есть. Маньяк, Дося, ждет нас где-то в ближайших кустах. Я даже предполагаю в каких. — Он по-приятельски похлопал меня по плечу. — Спасибо, что приехала, с меня причитается, подруга… — И Копылов побежал получать инструкции по отлову маньяка.
Делать здесь мне было больше нечего. Мне оставалось лишь вызвать такси и ехать обратно домой. Вот только ноги сами понесли меня к кустам. Как будто там меня поджидал Фауст. И я пошла. Конечно, его там не было. Откуда бы ему там взяться? Он же не мог явиться, как в сказке, по моему хотению. Да не очень-то и хотелось.
— Простите…
Меня окликнул детский голосок. Я повернулась: передо мной стояла девочка не старше лет десяти, худенькая, невысокая, скромно и просто одетая. Красивые черные вьющиеся волосы, здоровый, чуть загорелый цвет лица, хорошенькая. Наверняка приехала откуда-то с юга — петербургские дети обычно очень бледненькие. За плечами у нее был рюкзачок; из кармана рюкзачка выглядывал плюшевый мишка, старый и ободранный.
Было странно видеть ее здесь: на дворе почти стемнело, а она гуляет одна, совсем ребенок. Куда родители смотрят?
— Простите, — повторила она. — У вас не будет десяти рублей, на мороженое не хватает?
Не люблю попрошаек. И тем более не люблю, когда ребенок манипулирует взрослыми, чтобы получить то, что ему хочется. Если у меня когда-нибудь будут дети, не скоро, конечно, они будут воспитаны по-другому.
— Ты где живешь?
— А вот… — Девочка кивнула в сторону ближайшего жилого корпуса.
— Почему ты в такое время на улице?
— Ой, у подружки задержалась.
— Будь осторожна, здесь у вас… — Я осеклась. — Хулиганы ходят.
— Хорошо, буду… Так вам не жалко?
Я протянула монетку. Девчушка сказала «спасибо», и, вполне счастливая, побежала к магазину «24 часа». Плюшевый мишка трясся в кармане рюкзачка.
А я осталась одна. Мысли были нерадостные. Я думала, что хуже всего, когда ты бессилен перед глупостью. Но еще хуже — если ты знаешь, что все понимают, что делают глупость, и все равно ее делают. И плевать им на заключение криминалиста! «А не погорячилась ли я, бросив врачебную карьеру? — подумала я. — Может, попроситься назад? Наверняка возьмут».
— С этим не стоит спешить, — раздался у меня за спиной знакомый голос.
Как же я обрадовалась этому голосу! Фауст стоял как изваяние. А я чуть было не бросилась к нему на шею. Наверное, он заметил мое движение. Впрочем, как бы он заметил? Ведь он же слепой. Надо было что-то сказать, и я сказала:
— Рада вас видеть.
— Конечно. Вам же этого хотелось, эксперт Чернова.
Он не спрашивал, он сообщал факт. И возразить на это мне было нечего.
— Меня отстранили от дела. Они не хотят, чтобы я дала заключение по этому трупу.
— Но вам уже что-то известно.
Я кивнула.
— Расскажите подробности.
Я постаралась кратко пересказать то, что успела заметить. Лицо Фауста оставалось неподвижным. Да и черные очки меня сильно раздражали. Я старалась не смотрела на них…
— Известно, кто жертва? — спросил он.
— Мне не сообщили фамилию.
— Меня не фамилия интересует.
— Род деятельности? Ночная бабочка, — вырвалось у меня невольно. — Во всяком случае, мне так показалось. Размалеванная кукла.
— Живет в ближайших домах?
— У меня нет данных.
— Вспомните, что вы видели.
И тут я сделала то, чего никогда себе не позволяла: стала выдвигать предположения.
— Наверняка из дома выскочила! — вырвалось у меня.
— Почему вы так решили?
— На ней стоптанная домашняя обувь и застиранная футболка. Накрасилась, а переодеться не успела. Кто-то позвал ее…
— Великолепно! — удовлетворенно кивнул Фауст. — Это я и хотел услышать. От вас.
Не знаю, может, я на самом деле чувствительна к похвале. Одобрение Фауста мне было приятно услышать. Оно подействовало на меня как плитка шоколада, если я позволяла себе съесть кусочек. У меня даже настроение улучшилось.