— Если бы сражение было продолжено, то да.
— Я и не знал, что положение было таким плачевным, — проговорил Холод.
— Что значит ты не знал? — спросила я.
— Вера и нужда не давали мне стать Убийственным Холодом, пока Таранис не стал королем. Первым сражением, в котором я участвовал, было против гоблинов, когда оба двора сидхов объединились против общего врага.
Мне было известно, что когда-то мой высокий властный Холод был маленьким Ледяным Джеком, размером с ребенка воплощением инея, которым он разукрашивал окна и грани предметов, следуя в процессии Короля Зимы. Люди считали его работу прекрасной и достойной внимания, и однажды смертные оценили его и поверили, рассказывая предания, и это сделало его сильнее и реальнее. Так же как любовь и вера превратили игрушечного кролика из сказки про Плюшевого Зайца[19] в настоящего зайчика, так и мужчина рядом со мной стал не чем-то, что стелится перед снегом, немногим большим образа холодной и ледяной красоты, а Убийственным Холодом. Моему Холоду помогла любовь смертной девушки по имени Роза. Она уже давно покоилась в своей могиле, но из любви к ней Холод захотел вырасти высоким и сильным, чтобы связать с ней свою жизнь. Я была благодарна ей, и поскольку не могла сказать ей спасибо, когда Холод предложил назвать нашу вторую дочь Розой, никто не возразил. Мы лишь подобрали более красивую версию этого имени — Брилуэн, по-корнийски «роза».
Одной рукой я так и сжимала нож, который он дал мне, а второй потянулась к нему, чтобы коснуться его бедра, проглядывающему из-под одеял.
— Я и забыла, что Мрак и Убийственный Холод не всегда были вместе рядом с королевой.
Он накрыл мою ладонь своей и подарил улыбку, в которой было все, что я хотела сейчас видеть: нежность, любовь и мягкость, сохранившиеся от его первой формы, что бежала вприпрыжку перед снегом и украшала мир льдом.
— В малых битвах между дворами сидхов, после этого, новоиспеченный Холод сражался против меня.
Я повернулась к Дойлу.
— Хочешь сказать, что вы двое сражались друг с другом?
Он улыбнулся.
— Нет, я видел его пару раз на поле боя. Он сиял, и его сложно было не заметить, но в битве он был новичком, и его не обучили так, как делал я, прежде чем выпустить на поле только что вступившего в ряды воинов.
— Думаю, для Благих я был случайной неприятностью. Я был первым за долгое время низшим фейри, ставшим сидхом. Низших фейри не тренируют так же, как сидхов.
— Это относится и к Неблагим, но полагаю, они ожидали, что ты погибнешь в тех небольших битвах, не было нужды тратить свои силы на пушечное мясо.
Холод начал поглаживать большим пальцем костяшки моей руки, которой я касалась его бедра.
— Ты, возможно, прав, но я выжил, и они начали обучать меня.
— Если когда-то ты был Благим, то как тебя изгнали из них?
— Прислужница, человеческая девушка, пролила на руку короля горячий суп. Он исцелился за считанные минуты, но все равно ударил ее, а когда она устояла, не дрогнула и не отвела взгляда, он начал избивать ее.
Холод все поглаживал мою руку, смотря в никуда отрешенным от воспоминаний взглядом.
— Ты спас ее, — сказала я.
— Я встал между ними, потому что не мог смотреть на то, как он убивает ее, и не понимал другую знать, просто наблюдающую за всем этим.
— Ты недостаточно долго пробыл аристократом, — сказал Дойл. — И не понимал привилегии правителей.
— И до сих пор не понимаю, но наша королева научила меня не вставать между ней и ее жертвами.
Холод задрожал, обхватил свои широкие плечи, словно замерз, но есть холод, который зависит от температуры, а есть тот, что касается сердца и души.
Дойл потянулся через меня, чтобы коснуться плеча Холода.
— Мы все научились не испытывать милость королевы.
Так говорили среди Неблагих, быть в милости у королевы — означало попасть в безнадежную ситуацию, и чтобы избежать ее милости, ты готов сделать все или чего-то не сделать, если потребуется.
Холод поднял голову и встретился взглядом с другим мужчиной. Они смотрели друг на друга, и на лице Холода была такая же боль, какая скорбь отражалась на лице Дойла. Я как будто уловила намек на те долгие века, что превратили их в тех мужчин, которыми они были теперь, и друзей, которыми стали друг другу. Они закалились в огне сражений и пыток.
Прямо сейчас я была счастлива от того, что они были моими, так счастлива, что могу уберечь их. Однажды королева Андаис сказала, что каждый мужчина, который не станет отцом моих детей будет вынужден вернуться в ее стражу Воронов, снова соблюдая целибат, не считая ублажения ее самой. Это лишь доказывает, насколько она обезумела от гибели своего сына, раз полагала, что может высказать эту угрозу и все еще ожидать, что я вернусь домой, принимая корону, позволив этой сумасшедшей истязать охранников, перешедших на мою сторону, целую вечность. Все желают бессмертия, даже я, но порой у вечной жизни и способности залечить большинство ранений есть свои недостатки, например, тебя могут вечно пытать.
Эта мысль побудила спросить меня:
— Когда придут результаты генетической экспертизы, и станет достоверно известно, кто является отцом детей, а кто нет, думаете, королева потребует возвращения своих Воронов?
— Она так много раз об этом заявляла, — сказал Дойл.
— Но теперь большинство из них присягнули на верность Мерри, — напомнил Холод.
— Может ли одна клятва отменить другую? — спросил Дойл.
— Так вот почему Катбодуа сделала это, — догадалась я.
— Ты о принесенной ею присяге?
— Да.
На мгновенье мы все задумались над этим, а затем Дойл произнес:
— Королева была так занята попытками умереть, что забыла подумать о жизни, но если она полагает, что у нее лишь два варианта: либо жить и заполучить свою стражу, либо быть убитой нами за требование вернуть домой ее Воронов, тогда она может призвать тех, кто не является отцом детей, вернуться в Неблагой двор.
— Нам-то что делать? — спросил Холод.
— Не могу я отправить их на верные смерть и пытки, — сказала я.
— Катбодуа была вольна присягнуть другому, поскольку в живых не осталось ни одного принца, но мужчины из стражи не могли дать свою клятву Мерри, пока королева еще жива, — проговорил Дойл.
— Ты имеешь в виду буквально? Они не могли произнести эти слова, или их должно было ожидать какое-то проклятье за нарушенную клятву? — уточнила я.
— Последнее.
— Откуда уверенность, что этого не случилось? — спросил Холод.
— Шолто с Мерри вернули к жизни Дикую Охоту, а именно она преследует клятвопреступников среди нас, но ты же не почувствовала неправильность происходящего, когда они присягнули тебе на верность?
Я задумалась над этим и покачала головой.
— Нет, чувства неправильности не было, да и Шолто был рядом с нами, когда это случилось.
— Как может клятва королеве не давать о себе знать? — спросил Дойл.
— Ты дал свою клятву по своей воле? — поинтересовался Холод.
Дойл кивнул.
— А я нет, но это было единственной открытой для меня возможностью, единственным способом спастись от безумной гордыни короля.
— Хочешь сказать, что клятва, данная по принуждению, не имеет силы, — заключил Дойл.
— Возможно, — сказал Холод.
— Если они на самом деле присягнули мне, значит их не вынудить вернуться к королеве.
— Клятва не заставит их вернуться, а вот ее ярость и безумие могут это сделать.
Какое-то время мы просто сидели и обдумывали это. В конце концов я произнесла:
— Вот теперь поддержка кажется весьма кстати.
— Тогда давай отложим наше оружие и обнимемся, — предложил Дойл.
— Мрак не обнимается, — заметил Холод.
— Как и Убийственный Холод, — сказал Дойл.
— Обещаю никому не рассказывать, просто обнимите меня и расскажите, как отвадить короля от моих снов.
Я положила реликвию, Абен-дул, на изголовье кровати. Мы вернем его в оружейную комнату позже. Слишком опасно оставлять его рядом. Холод забрал свой нож, и мы легли на кровать, они оба обнимали меня, касаясь своими длинными руками друг друга. Мрак и Убийственный Холод может и не обнимаются, зато обнимаюсь я, и если Тараниса никак не удержать подальше от моих снов, я собираюсь побольше обниматься и поменьше спать. Я никогда не страдала от бессонницы, но горю желанием узнать, что это такое.