Я кивнула.
— Это я понимаю. Так ты хочешь сказать, что угрожать людям для тебя лишь привычка?
Она, казалось, поразмыслила над этим с мгновенье, а затем ответила:
— Да, полагаю, что так.
Я вздохнула и сжала ладонь Дойла. Мистраль шагнул ко мне и опустил руку на другое мое плечо. Я потянулась и к его ладони тоже. Прикосновения к ним успокаивали меня, хотя я знала, что Мистраль не понимал, как настолько обычное касание может быть настолько приятным для меня, за пределами спальни он не был самым нежным из отцов, но когда он понял, что мне это нравится, что я в этом нуждаюсь, он постарался стать более ласковым. Я ценила это и изо всех сил старалась донести это до него.
— Должно быть, это так одиноко, — проговорил Гален.
Мы все медленно повернулись к нему, как в фильме ужасов, потому что это была жалость с его стороны, а королеве не демонстрируют свою жалость, никогда.
Она уставилась на него, склонив голову на бок, подобно ворону, прежде чем выклевать глаза у тела.
— Что ты сказал? — в ее голосе слышалось сомнение, что он повторит свои слова, на самом деле он и не должен был повторять их.
— Когда люди тебя боятся, как же они тебя полюбят? — спросил Гален.
— Полюбят, — повторила она, придав этому слову совершенно новое звучание.
— Да, — мягко сказал он.
«Прекрати, не вынуждай ее так внимательно всматриваться в саму себя,» — хотелось сказать мне, но разве не это я сделала во время нашей прошлой беседы с ней? Моя смелость и его сделала смелее?
— Мне не нужно, чтобы меня любили, Гален. Мне нужно, чтобы мне подчинялись. Чтобы мои люди безоговорочно следовали за мной.
— Каждый нуждается, чтобы его любили, моя королева, — сказал Гален.
— Теперь ты вспомнил, что я твоя королева, до чего же удобно и как же поздно.
— Поздно для чего, тетя Андаис? — спросила я. Сердце колотилось где-то в горле, и мне пришлось проглотить его, чтобы говорить отчетливо. Гален был одним из ее младших охранников; она не слишком его уважала, а значит и козырей в рукаве у него не было. Чего он добивается?
— Изуродуй Мерри кого-то из Благого двора, и те могли бы обратится к человеческим СМИ. Ее стали бы считать монстром и были бы правы.
Андаис нахмурилась и одарила его далеко не дружелюбным взглядом.
— Возможно, но такова цена, которую должна заплатить королева за безопасность своего народа и своих любимых.
— Возможно, — сказал он, — но Мередит нужно завоевать любовь СМИ, не то они станут симпатизировать Благому двору, и все твои труды этих лет в Америке пойдут насмарку. Разве ты не хотела, чтобы Тараниса и его народ так же бранили и боялись, как когда-то нас?
Она по-прежнему выглядела недовольной, но теперь на ее лице появился более осмысленный взгляд. Гален заставил ее задуматься, что в данной ситуации было не так уж и плохо.
— Продолжай, — велела она все еще с недовольством в голосе, но под ним была какая-то новая интонация. Я не могла определить точно, но это не было злостью.
— Что если мы представим Тараниса монстром в глазах прессы? Что если мы используем современные СМИ, чтобы завоевать сердца и умы зрителей?
— Зрителей? Я не понимаю.
— Нам предложили участие в телешоу.
— И мы решили отказаться, — напомнил Дойл.
Гален повернулся к Дойлу.
— Разве ты не понимаешь? Таранис не сможет контролировать себя вечно. Если мы предоставим ему веревку в эфире, он на ней и повесится.
— Хочешь, чтобы он напал на нас перед камерой? — уточнила я, уставившись на него
— Думаю, да, да, я хочу этого.
— Он может ранить или даже убить одного из нас, не говоря уже об опасности для съёмочной группы, — сказал Рис.
— Верно, это риск, но, может, нам нужно, чтобы он не Мерри боялся, а опасался предстать в дурном свете на телевидении. Это же Король Света и Иллюзии, он гордится тем, насколько притягателен, верно?
— Верно, — согласился Дойл.
— Что если он увидит себя в фильме наводящим ужас монстром?
— Камеры могут очень красиво запечатлеть вашу смерть, — заметила Андаис полным презрения голосом.
— Или то, как мы сражаемся за свои жизни и защищаемся.
— Собираешься убить его перед камерой, — сказала Андаис, и она казалась изумленной и почти счастливой.
Гален кивнул.
— Если он на нас нападет — да, почему бы и нет?
Она захохотала, откинув голову и размахивая рукой, как неугомонный ребенок.
— Начнем с того, что нас обвинят в убийстве, — сказал Рис.
— Возможно, но члены съёмочной группы станут нашими свидетелями, понимаешь?
— Это может сработать, но Таранис должен совсем потерять самообладание перед камерой, — сказал Дойл
— И нам придется терпеть камеры и съемочную группу дома неделями, а то и месяцами, прежде чем представится шанс, — сказал Мистраль. Его ладонь в моей была напряжена.
Я повернулась и взглянула на него. В его длинных серых волосах стало больше сверкающих золотых, медных и серебреных прядей, словно с его волнением «свет» становился ярче.
— Мысль о том, что нас будут снимать, тебя и правда волнует, — заметила я.
— Да, разве ты сама хочешь, чтобы они записывали все вокруг?
— Кое-какие наши занятия и события мы, возможно, не хотели бы снимать на камеру, — сказал Дойл.
Я повернулась и посмотрела на него. Он был прав, но…
— Нет, Мистраль, не хочу, и Дойл прав.
— Если мы хотим убить короля, давайте просто сделаем это. Зачем устраивать реалити-шоу? Зачем предоставлять суду доказательства того, что мы это сделали? Мы можем вернуться домой и просто казнить его за то, что он сотворил с Мерри.
— Этот план мне по душе, — сказал Дойл, и его голос стал чуточку глубже от эмоций. Я знала, что он жаждет уничтожить Тараниса за то, что тот меня изнасиловал. Как же заманчиво было позволить ему это сделать.
— Нет, — я сказала, — нет, это слишком большой риск, — я сжала его руку и взглянула на него. — Я не хочу потерять тебя из-за мести.
— Он дважды пытался меня убить, Мередит, если он нападет на нас перед камерами, я все равно могу погибнуть.
— Тогда нет, — отрезала я, — нет. Мы не станем заманивать его сюда, чтобы убить на камеру, и не вернемся домой, чтобы уничтожить его там. Мы оставим безумного короля в покое.
— Нас он в покое не оставит, Мерри, — возразил Гален.
— Парень прав, — согласился Мистраль.
— Он будет преследовать нас во снах, Мерри, где мы не можем постоять за себя, поэтому мы заманим его сюда, где мы сильнее.
— И в чем же мы сильнее? — спросила я.
— Ты принцесса Мередит НикЭссус, первая принцесса фейри, рожденная на американской земле, а теперь и родившая на свет тройняшек. Ты любимица прессы, или уже забыла, как полиции приходится помогать нам проезжать сквозь толпу репортеров и простых людей?
— Нет, не забыла.
— Мерри, ты теперь представляешь фейри. И если ты воспользуешься этим моментом, то заполучишь все влияние средств массовой информации.
— Они уже пытаются карабкаться по стенам, чтобы заснять нас, Гален. Не уверена, что я хочу большего.
— Ты спросила, в чем мы сильнее Тарасниса, что же, вот в этом. Ты можешь стать величайшей звездой, величайшей иллюзией среди всех фейри, потому что мы выбираем и решаем, что увидят люди. Мы можем воспользоваться шансом и представить Неблагих добрыми и любящими, и в конце концов король сдастся и придет к нам. Он не сможет устоять, потому что в первую очередь звездой должен быть он, он должен быть в центре внимания.
— Он всегда был медиа-шлюхой, — сказал Рис.
— Нет, — запротестовала я, — просто нет. Я лишь хочу насладиться временем со своими детьми и любимыми мужчинами. Мне ни к чему еще больше внимания.
— Можешь последовать совету королевы и покалечить кого-то рукой плоти, но тогда ты станешь злодейкой. Давай хотя бы раз сделаем злодеями двор Благих.
— Это сговор перед свершением преступления, — прокомментировала я.
— Нет, вовсе нет. Мы не станем заманивать его сюда или провоцировать, он сам захочет прийти, потому что не позволит никому, даже тебе, затмить его, Мередит. Его эго слишком велико, чтобы он остался в стороне.