— Я не обращала внимание на то, чем занимался мой сын, и сожалею об этом.
Катбодуа преклонила колено.
— Для меня честь слышать это, королева Андаис.
Когда один из стражей вставал на колено, за ним частенько следовали и другие, но на этот раз к Катбодуа никто не присоединился, и спустя какое-то время она вновь встала на ноги и вернулась в строй.
— Я гарантирую, что женщины из стражи вольны остаться с тобой, принцесса Мередит, но мужчины принадлежат мне.
— Они также присягнули мне, тетя Андаис, — сообщила я.
— Правильно, напомни мне о наших кровных узах, Мередит, а то ты так быстро утомляешь.
— Так же происходящее между нами утомляет и меня, тетушка.
— Не зови меня тетушкой.
— Как пожелаешь, — ответила я, постаравшись сделать это как можно более нейтрально.
— Я призову своих Воронов в родные края, Мередит, и они придут.
— Нет, не придем, — это был Усна, стоящий возле Катбодуа. Его привычный насмешливый тон, как будто на самом деле все было не важно, испарился. Сейчас из строя шагнул очень угрюмый кот.
— Как смеешь ты говорить мне «нет» и «не придем»? Я высеку эти слова на твоем теле.
— Мы все присягнули Мерри, мы больше не твои Вороны. Ты не можешь призвать нас домой, и мы больше не должны терпеть твои издевательства, когда ты пожелаешь, — сказал он, и сейчас в его голосе была слышна грусть. Я вдруг поняла, что он не верит, что хоть что-то может уберечь его от Андаис. Усна говорил смело, но сам не верил в свои слова.
— Значит вы все клятвопреступники, — почти прокричала она.
И тогда заговорила я, встав на ноги, словно это могло помочь. Гален стиснул мою ладонь крепе, как будто боялся того, что я собиралась сделать.
— Они присягнули мне, отчего стали клятвопреступниками.
— Значит они должны понести наказание за нарушенную клятву, — сказала она.
— Должны быть изгнаны из Фэйри? Разве не таково наказание для клятвопреступников? — напомнила я.
— Нет! — взвизгнула она.
— Да, — сказала я, отчетливо и спокойно.
— Ты не можешь подобрать изгнанников из Фэйри, — сказала она, и в ее голосе было слышно изумление.
— Мы изгнаны из Неблагого двора, — поправил Усна, — а не из Фэйри, потому что, куда бы ни отправилась принцесса Мередит, за ней всюду следует Фэйри.
— Это невозможно, — сказала Андаис.
— Вы и сами все это видите, королева Андаис, — проговорила Катбодуа. — Она вдохнула жизнь в сады Неблагого двора. Фэйри ожила и распустилась впервые за тысячу лет.
А затем вмешался Дойл:
— Сама ночь должна была рассказать тебе о том, что Фэйри снова вернулась к жизни.
— Моя сила нашептывает мне слухи, — ответила она, и тон ее голоса стал спокойнее. Это могло быть как хорошим, так и плохим знаком, никогда не угадаешь с социопатами.
— Тогда тебе известно, что Фэйри проявилась в западных землях, и мы больше не изгнанники, а первооткрыватели новых волшебных земель, — сказал Дойл.
— Я никому не могу спустить столь открытое неповиновение мне, Мрак. Ты же знаешь, я настолько же могущественна, насколько страшны угрозы.
— И мне жаль, моя королева.
— Мне нужно призвать домой одного из вас и подвергнуть его достаточно страшному наказанию, чтобы никто больше не присоединился к вашему тихому восстанию.
— Не знаю, что сказать на это, моя королева. Звучит почти разумно, а для тебя очень разумно.
— Пришлите ко мне Усну, и я позволю остальным остаться, — предложила она.
Я заметила, как Усна потянулся и сжал руку Катбодуа. Я хотела сказать что-то в их защиту, но Катбодуа меня опередила:
— Я жду ребенка от Усны.
— Ты лжешь, чтобы спасти его, — очень уверенно произнесла Андаис.
— Маленькая палочка сообщила мне, что я жду ребенка, и единственный мужчина, с которым я была, это Усна.
— Маленькая палочка? Как еще маленькая палочка может сообщить тебе о беременности?
— Ты имеешь в виду тест на беременность, Катбодуа? — спросила я.
Она обернулась, нашла меня взглядом и кивнула.
— Когда ты узнала об этом? — спросила я.
— Только перед встречей.
С меня хватит. Я шагнула вперед, держа Галена за руку. Красные Колпаки и сидхи перед нами переглянулись, а затем сидхи посмотрели на Дойла, а Красные Колпаки — на меня. Что бы они ни увидели на наших лицах, это заставило их расступиться, и мы смогли пройти вперед и встретиться лицом к лицу с Андаис.
— Среди сидхов появилась еще одна пара, способная к зачатию. Это повод отпраздновать, тетя Андаис, а не наказать.
Она внимательно посмотрела на меня, и я не смогла распознать ее взгляд, но это было почти похоже на боль. Будь это кто-то другой, я бы сказала, что это похоже на страх, но Андаис никого не боится, меня-то тем более.
— Благодаря любви они смогли зачать ребенка, — проговорил Гален. Я взглянула на него, но он смотрел лишь на королеву. Он выглядел привлекательным, властным, как будто что-то лишило его отголосков детства и превратило в того мужчину, каким он должен был стать.
— Ворона и кот друг друга не любят, они зачали ребенка только благодаря страсти, — ее голос был полон презрения.
— Я имел в виду не их любовь друг к другу, а любовь Мередит к ним.
— Хочешь сказать, они тоже ее любовники? Никто не укрылся от твоей похоти, Мередит?
Рис выступил вперед.
— Мередит любит их как правитель должен любить своих подданных.
— Ты не можешь править любовью, — сказала Андаис, и ее прекрасное лицо исказила ярость, как будто показался ее внутренний монстр.
— Но они сами решили присягнуть Мередит, потому что она показала им свои любовь и заботу, — так же как делал принц Эссус для своей стражи.
— Не тревожь память моего брата в надежде, что это заставит меня смягчиться. Мередит последнее время этим злоупотребляет.
По другую сторону от Галена встал Дойл.
— Принц Эссус не единожды вставал между тобой и теми, кому ты могла навредить. Не думаю, что кто-то из нас понимал, какое благотворное и сильное воздействие он на тебя оказывал, пока мы не потеряли его.
— Я позволяла Эссусу такие вольности, на которые больше никто не отваживался.
— Ты любила своего брата, — сказал Дойл.
— Да, да, я любила своего брата, но он мертв, его больше нет.
— Но его дочь стоит перед тобой, а его внуки в соседней комнате ожидают встречи со своей двоюродной бабушкой Андаис. Мередит поистине НикЭссус, дочь Эссуса, она демонстрирует то же благородство, доброту, ум и любовь, какими обладал он. Из него вышел бы прекрасный и даровитый король.
Ее глаза расширились, и я поняла, что блестели они не из-за магии, а из-за непролитых слез.
— На протяжении нескольких лет он мог стать старшим, стать королем.
— Да, королем Эссусом, — сказал Дойл.
Из ее глаз скатилась одна одинокая слеза.
— Ты во второй раз заставила меня плакать, Мередит, дочь моего брата, мать моих племянниц и племянника, вернувшая жизнь сидхам, создательница новых волшебных земель, и они говорят мне, что ты делаешь все это из любви. Правда ли это, моя племянница? В тебе есть лишь счастье и любовь? Ты целиком и полностью Благая сидхе, и нет в тебе места Неблагой тьме?
— Я изо всех сил стараюсь быть справедливым и любящим правителем, но я так же обладаю руками плоти и крови, а это не силы Благих, моя королева.
— Я увидела, на что способна твоя рука крови, когда ты убила моего сына.
— Я не дрогнула, когда Кел попытался убить меня, эту ошибку совершил мой отец. Если бы не его любовь к Келу, он не стал бы сомневаться, защищаясь, и смог бы увидеть своих внуков.
— Не считаешь же ты, что я не задумывалась над этим, Мередит, когда узнала о предательстве своего сына?
— Ты спросила, есть ли во мне лишь счастье и любовь, и я ответила тебе, тетя, я правлю не одними только любовью и справедливостью.
— Тогда чем же еще, добротой? — она произнесла это как оскорбление.
— Безжалостностью. Я безжалостнее своего отца. И можешь записать это в свои заслуги, тетя Андаис, ведь это ты позволяла одному сидху за другому бросать мне вызов тогда, когда я не владела магией, чтобы защититься. Я стала безжалостной, чтобы выжить, потому что ты не защищала меня. Ты не признаешь, что эти дуэли были лишь попытками убить меня, попытками покончить со мной по приказу Кела или из желания угодить ему. Если бы ты только протянула мне руку, защитила бы, не ради меня, а ради памяти о своем брате, но ты этого не сделала. Эссус учил меня доброте, достоинству, любви, порядочности, справедливости, а ты, дорогая тетушка, научила меня безжалостности… и ненависти.