Между тем недетский гнев, смешанный с чёрной ненавистью, всё ярче разгорался в ранимой душе Кевина. Он отчётливо ощущал, как клокотала внутри него отчаянная битва негативных чувств, однако поделать с ней ничего не мог, так как ненависть давно овладела его сознанием, исказив видения маленького мальчика.
Крепко схватив брата за руку, Кевин стремительно потащил его куда-то. Майкл очень удивится, но, решив, что того требовали правила игры, сопротивляться не стал.
— Ты хочешь меня взять в плен?
— Можешь считать, что да.
И вот дети уже стояло около выкрашенный в красный деревянной двери, за которой находилась кладовая, где отец обычно хранил строительные материалы.
Попросив Майкла немного подождать, Кевин отворил дверь и вскоре проник в небольшую комнатку, полную всякой всячины.
Там он остановился, чтобы немного подумать, правильно он поступал или всё-таки нет. Однако, охваченный бурлящим гневом, ребёнок не мог принимать адекватные решения, и потому, поняв это, решил незамедлительно действовать.
Размашистыми шагами преодолев половину помещения, мальчик вновь остановился, только теперь уже за тем, чтобы взять кое-какую вещь. Схватив то, в чём он нуждался, Кевин поспешно покинул кладовую, вернувшись к своему ненавистному брату, наивно ожидавшего, пока с ним затеют игру.
— Ну когда мы уже начнём игра-ать? — захныкал мальчик, посмотрев на приближающегося брата.
— Сейчас, — сквозь зубы ответил Кевин, зачем-то сжимавший в руках бутылку технического клея, найденного им в кладовке.
В порыве безрассудной ярости схватив маленькое тельце, старший брат втолкнул ребёнка в помещение кладовой и, закрыв дверь, начал своё чёрное дело. Со всей силы прижав Майкла к полу, заставив его открыть рот и резким движением откупорив бутылку клея, Кевин начал вливать ядовитую вязкую субстанцию в горло пятилетнего ребёнка.
Майкл, сразу же начавший захлёбываться, попытался выбраться, но Кевин был гораздо сильнее, и потому ни одна из попыток малыша не увенчалась успехом, вследствие чего ему только оставалось, что послушно глотать гадкую жидкость, с трудом подавляя приступы тошноты и одаривая брата взглядом, полным нескрываемого ужаса.
Почувствовав, что ребёнок сопротивляется, Кевин ещё крепче прижал его к полу, продолжая «кормить» мальчика. Малыш плакал, корчился от дикой боли, которую ему приносила жидкость, насквозь прожигавшая внутренности, умоляюще глядел на брата, чтобы тот сохранил ему жизнь, но Кевин не останавливался.
— Не думай, что сможешь справиться со мной. Я найду способ влить в тебя этот клей. Поэтому глотай, — произнёс Кевин, завидев, что брат был больше не в силах глотать клей самостоятельно.
Вскоре из горла ребёнка хлынула кровь, смешанная с клеем, его дыхание стало свистящим, глаза закатились, но он был ещё жив, и потому Кевин продолжал безжалостно вливать в мальчика субстанцию, разъедавшую его внутренности.
Старший брат, державший младшего, чувствовал, как жидкость, проходя внутрь его тела, бурлит, как мальчик безуспешно пытается её выплюнуть, как жутко он страдает, исполняя безумную волю брата. И эти ощущения приносили Кевину невероятное удовольствие, ибо жажда мести, смешанная с гневом и ненавистью, отчаянно полыхала в его душе, заставляя его с безрассудным восторгом продолжать своё страшное деяние.
Влив в горло брата целую бутылку клея, Кевин отпрянул и стал внимательно наблюдать за тем, что происходило с маленьким Майклом. Старший брат ликовал, и, казалось, ещё немного — и он пустится в бурный танец тихого исступления, наступившего совершено внезапно, вопреки его собственной воли. Глаза Кевина безумно горели, напряжение овладело всем его телом, его сердце часто билось.
Из горла ребёнка, потерявшего сознание, хлестала кровь, он захлебывался ею, корчась в жутких болевых судорогах. Через некоторое время у малыша началась дикая болевая агония, он принялся кататься по полу, ударяясь о стены и объекты кладовой, в кровь разбивая своё обмякшее тело. А Кевин, глядя на всё это, тихо ликовал, восхваляя самого себя, словно безумец, которому удалось сбежать из ненавистных стен психиатрической больницы.
Вскоре по кладовой потекли кровавые ручейки, смешанные с клеем, часть которого мальчику всё-таки удалось вырвать. Конвульсии, в которых бился Майкл, усилились, его дыхание теперь напоминало предсмертные хрипы, на его руках отчётливо виднелись витиеватые сетки вен.
Кевин, в свою очередь, продолжал с нездоровым интересом наблюдать за страшной картиной, разворачивавшейся перед его глазами. Восторг по-прежнему охватывал мальчика, заглушая тихий голос разума, напрасно пытавшийся до него достучаться. Его серые глаза дико блестели, чёрные волосы растрепались, а всякие милые черты, присущие детскому лицу, вмиг исчезли, обратившись зловещей маской.
Через некоторое время Майкл, невольно оказавшийся в самой середине помещения, затих, замерев в неестественной позе. Его больше не били конвульсии, он больше не мучился, его тёплое тельце навеки охладело, а глаза, безжизненно закатившиеся, навсегда перестали видеть мир — он был мёртв.
Некоторое время Кевин с безумным восторгом взирал на остывшее тела брата, но неожиданно его словно молнией ударила, так как мальчик осознал, что, если он всё-таки решится умереть, ему придётся пережить такие же мучения. Его смерть, скорее всего, будет такой же отвратительной, а может быть, даже хуже…
Жуткий холод охватил всё тело ребёнка, ему стало не на шутку страшно, отчего он весь съёжился, словно от промозглого зимнего ветра. Кевина начала бить дрожь, и он решил уйти с того места, где лежал труп Майкла, чтобы не давать очередную пищу своему воображению, которое, словно издеваясь над беспомощным дитем, рисовало его на месте утопавшего в луже крови и клея малыша.
Быстрыми шагами Кевин добрался до своей комнаты, сел на кровать и углубился в раздумья, не дававшие ему покоя. Правда оказалась тяжёлой, словно камень. Мальчик осознал, что ни под каким предлогом не сможет решиться на столь отчаянный поступок, ведь он очень дорожил собою и, конечно, не мог самостоятельно подвергать себя отвратительным мукам, в каких встретило свою смерть немощное создание, некогда являвшееся его братом.
Неприятная дрожь била всё тело Кевина, из его глаз текли слёзы, а в мыслях непрестанно возникал образ корчившегося в жутких конвульсиях Майкла. Но мальчик совершенно не жалел брата, наоборот, он был рад, что чудовища, мешавшего ему спокойно жить, наконец не стало. Все его треволнения же относились только к нему самому.
Кевин ощущал себя как никогда опустошённым и беспомощным, ему казалось, что все, что он когда-либо задумывало, в один момент рухнуло вместе с внезапным осознанием того, как, на самом деле, страшно и больно умирать. Ребёнок совсем запутался не только в мире, но и в самом себе. Теперь ему предстояло проживать свой век наедине с ненавистными ему созданиями, какими кишмя кишел весь мир, или, если он всё же решится, подвергнуть себя диким мукам и уйти туда, где ему, наверное, стало бы лучше. Выбор был слишком трудным, по крайней мере, для девятилетнего ребёнка, который ещё не знал слишком многого, но в то же время уже успел потерять себя.
Сжавшись всем телом, обняв себя, мальчик какое-то время сидел на своей кровати, пытаясь справиться с тяжестью, что обрушилась на его беззащитную голову. Но уж слишком непосильным для него был этот груз. Слишком страшно и одиноко было девятилетнему ребёнку, не сумевшему справиться с чёрные пламенем гнева, в какой-то момент затмившим его рассудок своим безжалостным свечением.
***
Наступил вечер. Бархатистая темнота медленно наступала на тихий городок, укрывая его своим мягким покрывалом и уводя случайных прохожих в таинственный и неизведанный мир фантазий и видений.
Кевин Эверитт, немного пришедший в себя, раздумывал, как лучше было встретить родителей, чтобы те ничего не заподозрили. Ведь утаить смерть Майкла — значило сразу раскрыть себя, так как супруги непременно бы обнаружили обезображенный труп своего сына, и все бы их обвинения в конечном итоге, вероятно, достались бы именно Кевину.