— Ах, экскьюзмер, пердон битте! — учтивой скороговоркой проговорил он.
— Я тебе сейчас покажу экскьюзмер, пердун битый! — выругался я, поднимаясь с земли.
— Кстати! — радостно воскликнул Патрончик, заметив Свету. — Я тебе так благодарен! Так благодарен!
— Да тебе не меня, а его благодарить надо, — девушка кивнула в мою сторону.
— А кто это такой?! — вскинул брови Патрончик.
— Я тот самый майор Камицкий, который расхаживал в ее теле и которого ты, ментовская рожа, хотел упечь в кутузку как малолетнюю проститутку и преступницу!
— Ну, как бы там ни было, а я ничуть не жалею, что умер! Знал бы — мог бы и раньше! — весело прокричал он уже на бегу.
— Да ну его на фиг, — высказалась Света и побежала вслед за своими тетками, спешившими на помощь к изуродованной подруге.
А я помчался следом за своими зверушками ловить метавшегося по лесу осла с кровавым месивом вместо морды.
А на болоте брани продолжалась битва полтергейста Воронкова с пьяным духом Искандурова. Шипение непобежденных змеев перемежалось боевыми кличами не желавших сдаваться космачей, оказавшихся в невыгодном положении, поскольку по вине полководца были настигнуты врагом, находясь в легком подпитии. Что ж касается самого Искандурова, то он оказался широкоскулым черноволосым мужиком лет сорока, среднего роста с внушительным пузом.
Я продвигался сквозь колючие заросли вслед за ослом, ориентируясь по оставленным им кровавым следам. Обезумевшее от боли животное носилось по лесу без всякой цели. Его следы вывели нас к тому месту, где мы только что расстались со Светой. Тут я стал свидетелем забавной сцены. Патрончик, отмахиваясь от докучавших лично ему куриных перьев, на полусогнутых ногах приближался к хорошенькой одалиске, которая стояла, прижавшись спиной к дереву в непосредственной близости от клубившегося тумана.
— Попалась, голубушка! — ласково приговаривал майор.
— Хи-хи, — кокетничала с ним одалиска.
Еще один шаг — и она оказалась бы в объятиях Патрончика. Но мутный туман опередил майора. Мерзкое марево обволокло девицу, она вскрикнула и растворилась вместе с деревом, и не осталось от нее ни козьих ножек, ни рожек. Удивленный Патрончик выпрямился, в недоумении пожал плечами, но сокрушаться не стал, а, быстренько оглядевшись, поймал за руку первую попавшуюся одалиску, повалил ее в сугроб пуха и перьев и занялся с нею тем делом, которым, судя по всему, был озабочен всю свою сознательную жизнь.
«Что же это такое?» — думал я. Но размышлять было некогда. Из чащи с другой стороны послышался ослиный рев, и я снова отправился на поимку животного. На этот раз в погоне за ним мы прошли сквозь болото брани, обогнули сатанинский розовый луг и сверкавшие неподалеку от него четыре колодца. И тогда я увидел, что и с этой стороны к нам подбирался точно такой же гнусный туман, а раненый осел со всей прытью мчался навстречу этому мареву.
— Стой! Стой! — в ужасе закричал я.
Животное остановилось в нескольких шагах от клубившихся паров и обернулось. Я разглядел его печальные глаза, из которых скатывались огромные слезы и стекали в страшную рану.
— Стой! — повторил я и со всех ног бросился к нему.
Осел продолжал смотреть на меня, он больше не ревел, его слезы беззвучно катились по чешуйчатым щекам.
— Не бросай нас, мы поможем тебе! — выкрикнул я на бегу.
В ответ осел жалобно застонал и отвернулся.
— Стой! Не надо! — заорал я, видя, что животное готовится к прыжку.
— Держите, держите его! — вопили сопровождавшие меня зверушки.
Но было поздно, осел резко выпрямил ноги и совершил роковой прыжок. Через мгновение он растаял в тумане, покончив со своими муками.
— Нет! — в ужасе упал я в траву и зажмурился.
Не знаю, почему я так переживал гибель чешуйчатого ослика. Впрочем, провалялся на земле я недолго, потому что боялся подвергнуться той же участи, что и несчастное животное. Я поднялся с земли и посмотрел на светящиеся колодцы. Я хотел было поддаться соблазну кинуться в свой, махнув рукой на все, что происходило вокруг, но потом решил, что, бросив на произвол судьбы души Светы, Патрончика и Воронкова, я совершу такой страшный грех, за который потом даже не в тумане, а в чем-нибудь похлеще вариться буду. И я отправился восвояси.
Еще издали я заметил, что Света плакала в окружении своих маркитанток, а вокруг них сквозь перьевые вихри с выражением мучительного страдания на лице и со своим дубьем наперевес носился Патрончик, при приближении которого одалиски с похабным хохотом разбегались в разные стороны.