— Понимаешь, мама, писателю нужен какой-то покой, свое личное пространство, но Лера не желала с этим считаться. Та к вот и получилось…
— Но как Лера могла этого не понимать. Она тоже пишущий человек…
— Ох, мама, между писателем и пишущим человеком дистанция огромного размера.
Он мне не нравится, вдруг произнесла про себя Елена Павловна и у нее заболело сердце.
В лифте опять пахло упоительным мужским парфюмом. Хотелось бы взглянуть на носителя этого волшебного аромата. А это мог бы быть неплохой сюжетный ход… Правда, в кино он не годится, а в сериалах тем более. Да ну, наверняка это какой-нибудь шпендрик решил корчить из себя шикарного мужика. Со шпендриками такое нередко бывает, особенно если у них много денег. Кстати, Димке подошел бы такой запах. Стоило мне о нем вспомнить в этой связи, как я почти возненавидела этот парфюм. Вот и славно, спокойнее будет.
Детей дома не было. Но я знала, что Гришка на английском, а Катька в бассейне.
На столе стоял роскошный букет белых хризантем. Боже, откуда? Возле вазы лежала записка: «Мамуль, цветы от хозяина Денди с превеликой благодарностью».
Ишь ты, воспитанный, значит. Люблю цветы. Давненько мне цветов не дарили. А Димка и вовсе никогда. Не понимал… Вот только когда родилась Катька, да и то под давлением Елены Павловны. И что это я сегодня все его вспоминаю? И тут позвонила Елена Павловна.
— Лерочка, милая, как ты?
— Да ничего, все в порядке. А вы?
— Я — нет.
— Что случилось?
— Я вчера была у Димы.
— И что? — испугалась я.
— Можно я сейчас приеду?
— Ну конечно!
— А дети дома?
— Пока нет, но скоро вернутся. А что? Они могут помешать?
— Помешать? Мне? Да господь с тобой. Мне никогда дети не мешают. Я буду минут через сорок. Не нужно ничего купить?
— Нет-нет, приезжайте скорее.
Она очень взволнована, неужто Димка обхамил ее? Он может… Тьфу, опять он…
Елена Павловна действительно выглядела очень взволнованной. Она заключила меня в объятия, расцеловала. На глазах выступили слезы.
— Елена Павловна, миленькая, что стряслось?
— Погоди… — Она вынула из сумки большую красивую банку. — Вот… Это кофе. Я не могу в Москве пить кофе после Марокко. Ты попробуй, сразу поймешь…
— А что я буду делать потом, когда этот кончится? Пить чай? — улыбнулась я.
— Я буду тебе присылать… — вдруг всхлипнула она.
— Елена Павловна, дорогая, что случилось?
— Понимаешь, вроде бы ничего. Но… Он какой-то совсем чужой… и даже неприятный человек. Я сама себе ужасаюсь, ведь это мой сын, единственный сын, моя кровиночка… А мне так с ним тяжело, как никогда раньше. У нас всегда были сложные отношения, но сейчас… И эта девочка, его жена… Такая красивая, милая, но, мне показалось, вконец несчастная.
— Почему?
— Глаза у нее несчастные какие-то.
— Но зачем же она с ним живет, если такая несчастная? Детей у них, кажется, нет и…
— Может, любит его?
— Ох, Елена Павловна…
— Я знаю, ты сейчас скажешь — мне бы ваши заботы, и будешь права.
В этот момент явился Гришка. При виде Елены Павловны он просиял.
— Ой, здрасьте! Как вы поживаете?
— Гриша, называй меня на «ты». И зови бабушкой.
— Ура! У меня есть бабушка! — завопил Гришка и бросился к Елене Павловне.
У нее слезы катились по щекам.
— Родненький мой, конечно, у тебя есть бабушка!
Я сама чуть не разревелась при виде этой душещипательной сцены. Тут позвонила Катька.
— Мам, за мной зашел Шурик, можно мы часок погуляем?
— Можно, но занеси хоть мокрый купальник, зачем с ним таскаться?
— Все равно мою сумку Шурик носит.
— А Шурика не жалко?
— Да ни капельки! — засмеялась она. — Он же дзюдо занимается.
— Кать, вы там не очень долго, а то у нас бабушка. Кстати, можешь привести Шурика к нам.
— Там видно будет.
Ох, и характер у моей дочки! Не мне чета.
Но через полчаса она заявилась вместе с Шуриком, очень славным парнишкой четырнадцати лет, с которым Катюха дружила уже целый год. Мы сидели все на кухне, пили чай с каким-то удивительно вкусным кексом, который принесла Елена Павловна, и я видела, что она оттаяла. Было так хорошо, уютно… И вдруг зазвонил телефон. Я почему-то испугалась.
— Я слушаю!
— Лер, это ты? — спросил мужской голос, смутно знакомый, но кто это, я сразу вспомнить не могла.
— Простите, с кем я говорю?
— Ну ты засранка, старых друзей не узнаешь?
— Витька? Ты?
— Я, подруга, я!
— Господи, сколько лет, сколько зим, ты где, что, как?