Они шли по длинному, совершенно белому и совершенно бесконечному коридору. Чарльз Уоллес быстро двигался своей странной кукольной походкой, не интересуясь ими и не оглядываясь, чтобы посмотреть, успевают ли они следом.
Вдруг Мэг бегом догнала Кельвина и схватила его за плечо.
– Кел, – шепнула она, – послушай! Помнишь, миссис Что-такое сказала, что твой главный талант – умение находить общий язык с кем угодно и именно его она тебе усилит? До сих пор мы пытались бороться с Чарльзом Уоллесом только физически, и у нас ничего не вышло! А если ты попробуешь с ним договориться? Может, тебе удастся до него достучаться?
– Черт, ну конечно! – у Кельвина посветлело лицо, и яркие синие глаза снова засветились привычным добродушием. – Просто от всего этого у меня крыша малость съехала, наверное! Не знаю, получится или нет, но почему бы не попытаться? – они ускорили шаги и догнали Чарльза Уоллеса. Кельвин взял было малыша за руку, но тот вырвался.
– Не трогай меня! – рявкнул он.
– Да никто тебя не трогает, друг вундеркинд! – возразил Кельвин. – Я просто стараюсь поговорить по-хорошему. Ты не против, а?
– То есть ты вешаешь мне на уши лапшу? – грубо уточнил Чарльз Уоллес.
– Называй как хочешь, – не стал возражать Кельвин. – Но, в конце концов, мы же умные люди. Ты только взгляни на меня разок, Чарли!
Чарльз Уоллес остановился и медленно поднял на Кельвина пустые холодные глаза. Кельвин отвечал на его взгляд, и Мэг физически ощутила, как он напрягся. Чарльз Уоллес заметно содрогнулся всем телом. На какую-то едва уловимую долю секунды его глаза что-то успели увидеть. Но тут же его тело скрутило, а потом он выпрямился и зашагал все той же рваной кукольной походкой.
– Так я и знал, – процедил малыш на ходу. – Учтите, если вы все еще надеетесь увидеть мистера Мурри, лучше ведите себя смирно, без всяких там шуточек!
– Ты что, всегда так зовешь своего папу – мистером Мурри? – тут же спросил Кельвин. Мэг видела, как его разозлила эта неудача – ведь чтобы освободить Чарльза Уоллеса, не хватило какой-то малости!
– Папу? А что это такое – папа? – Чарльз Уоллес передразнил его сердитый тон. – Не более чем очередное заблуждение. А ты, если тебе непременно требуется какой-то папа, мог бы обратиться к Предмету!
Вот, опять Предмет!
– А кто этот Предмет? – спросила Мэг.
– Всему свое время, – уклонился от ответа Чарльз Уоллес, – вы еще не готовы для контакта с Предметом. Прежде всего, я должен рассказать вам кое-что важное об этой прекрасной, просвещенной планете Камазоц, – его голос звучал размеренно и сухо, как лекция мистера Дженкинса. – Возможно, вы так и не поняли, что у нас на Камазоце решительно побеждены все болезни, все отклонения…
– «У нас»? – перебил Кельвин.
Но Чарльз продолжал как ни в чем не бывало. Впрочем, Мэг подумала, что брат действительно не услышал ни своей оговорки, ни вопроса Кельвина – он просто воспроизводил чью-то речь.
– У нас никому не позволено страдать. Добрее меры не придумаешь: просто исключить из общества всех больных! Никто не имеет никаких слабостей и таких отклонений, как сопливые носы. Вместо того, чтобы позволить им страдать от отклонений, их просто усыпляют.
– Усыпляют, чтобы лечить простуду, или усыпляют, чтобы убить? – громко спросил Кельвин.
– Убить – слишком примитивное слово! – пробубнил Чарльз Уоллес. – На Камазоце никто никого не убивает. Обо всех таких вещах заботится Предмет, – он вдруг остановился перед стеной и поднял руку. Через мгновение стена заколебалась, замерцала и стала прозрачной. Чарльз Уоллес шагнул сквозь нее, кивком позвал Мэг и Кельвина, и те двинулись следом за ним. Все трое оказались в тесной квадратной камере, излучавшей какой-то мутный и мертвенный свет. Мэг не могла отделаться от ощущения смутной угрозы, заключенной в идеальной правильности формы этой камеры. Как будто безупречно равные стены, пол и потолок в любую минуту могут сомкнуться и размозжить всех, кому хватило глупости оказаться внутри.
– Как ты это сделал? – спросил Кельвин у Чарльза Уоллеса.
– Что сделал?
– Сделал стену прозрачной… и прошел внутрь?
– Я всего лишь перераспределил атомы в пространстве, – небрежно пояснил Чарльз Уоллес. – Ты ведь учил в школе, что такое атомы?
– Конечно, но…
– Тогда даже твоих знаний достаточно, чтобы понять, что материя – не что-то твердое и незыблемое. И человек, например, ты, Кельвин, почти полностью состоит из пустот между атомами. А если составляющие тебя атомы сложить вместе, то получится тело не больше булавки. И это считается так называемым доказанным научным фактом, не так ли?
– Да, но…
– Так вот, я просто отодвинул атомы с дороги, и мы прошли сквозь пустоту между ними.
По тому, как у нее свело все внутри, Мэг поняла, что камера, в которую их завел Чарльз Уоллес, является лифтом, и теперь они буквально летят куда-то вверх. Ей стало страшно. Свет в лифте принял желтоватый оттенок, и теперь голубые глаза Чарльза Уоллеса стали казаться зелеными.
– А куда мы двигаемся? – Кельвин облизал пересохшие от волнения губы.
– Вверх, – тем же менторским тоном просветил их Чарльз Уоллес. – Мы на Камазоце всем всегда довольны, потому что все одинаковые. Проблемы рождаются из-за различий между людьми. Ведь ты и сама это знаешь, дражайшая сестрица?
– Нет, – упрямо ответила Мэг.
– Еще как знаешь. Дома у тебя была отличная возможность проверить это на собственном опыте. И ты знаешь, почему тебе было так плохо в школе. Из-за того, что ты отличалась от других.
– Я отличаюсь от других, и я доволен! – вмешался Кельвин.
– Но ты же сам рассказывал, как притворяешься, будто не отличаешься от них!
– Но я отличаюсь, и мне нравится быть другим! – со странным упорством повторил Кельвин.
– А я, даже если и не очень радовалась своим отличиям, – сказала Мэг, – вовсе не желала быть такой же, как все!
И тут, повинуясь взмаху руки Чарльза Уоллеса, лифт замедлил ход, и одна из стен растворилась. Чарльз вышел из кабины, и Мэг с Кельвином шагнули за ним. Кельвин оказался последним, и едва он прошел сквозь стену, она восстановилась без малейших следов изменений.
– Ты что, хотел, чтобы Кельвин там застрял? – испугалась Мэг.
– Нет, я только хочу научить вас не хлопать ушами. И имейте в виду: любое неповиновение – и будете иметь дело с самим Предметом!
Мэг видела, как это слово соскользнуло с губ Чарльза Уоллеса: как будто он сплюнул что-то мерзкое и ядовитое.
– Так что же это за Предмет? – спросила она.
– Ну, тебе бы следовало называть Предмет Большим Боссом! – и тут Чарльз Уоллес хихикнул. Никогда в жизни Мэг не слышала такого зловещего хихиканья. – Иногда он сам называет себя Счастливым Мучителем.
– Не понимаю, что это значит, – Мэг безуспешно старалась скрыть свой ужас под напускной холодностью.
– Это значит Му-чи-тель, а не У-чи-тель! – процедил Чарльз Уоллес и снова захихикал. – Люди так часто путают слова!
– Ну и что, мне нет никакого дела до твоего Предмета, я вообще видеть его не желаю! – сердито заявила Мэг.
– Мэг! – непривычно монотонный голос Чарльза Уоллеса вдруг загремел прямо у нее в ушах. – Ты хоть когда-нибудь пытаешься думать? Как ты думаешь, почему у нас на Земле никогда не кончаются войны? Почему люди испуганы и недовольны? Все потому, что каждый живет своей, независимой отдельной жизнью! И я в самой простой и доступной для тебя форме пытаюсь объяснить, что было сделано с этими отдельными людьми на Камазоце! На Камазоце есть только ОДИН мозг. И этот мозг – Предмет! И благодаря этому все остальные могут жить спокойно и счастливо. А разные старые ведьмы вроде миссис Что-такое не хотят, чтобы мы тоже были счастливы на Земле.