И вот они оказались снаружи. Теперь в центре камеры светилась холодная, но совершенно пустая колонна.
Мэг беспомощно замигала, едва различая расплывчатые фигуры папы и Чарльза, и не сразу догадалась, в чем дело. Ну конечно, ее очки остались в кармане! Но вот очки надеты, и мир стал достаточно четким для ее близоруких глаз.
– Предмет очень сердится! – повторял Чарльз, раздраженно притопывая ножкой. – Предмет очень сердится!
Мистер Мурри поставил на пол Мэг и опустился на колени перед младшим сыном.
– Чарльз, – ласково окликнул он. – Чарльз Уоллес!
– Чего тебе надо?
– Я же твой папа, Чарльз! Посмотри на меня!
Мутные голубые глаза кое-как сфокусировались в одной точке.
– Привет, пап, – прозвучал равнодушный голосок.
– Это не наш Чарльз! – вскричала Мэг. – Ох, папочка, Чарльз Уоллес совсем не такой! Его забрал Предмет!
– Да, – устало кивнул мистер Мурри. – Понятно, – но он все же открыл объятия и сказал: – Чарльз. Иди ко мне.
Мэг с облегчением подумала, что папа все исправит. Вот сейчас Чарльз очнется, и все кончится.
Но Чарльз оставался совершенно равнодушным к распростертым перед ним рукам. Он так и застыл перед отцом, отведя взгляд в сторону.
– Посмотри на меня! – настойчиво произнес мистер Мурри.
– Нет.
– Тебе следует говорить мне «Нет, папа» или «Нет, сэр»! – в голосе мистера Мурри зазвучала непривычная строгость.
– Да брось, папуля, – прозвучал в ответ холодный голос Чарльза Уоллеса. Того Чарльза Уоллеса, который когда-то, до Камазоца, мог поразить или разозлить своими странностями и необычностью, но никогда, ни за что не позволял себе грубость. – Здесь рулят другие!
Мэг наконец заметила, что Кельвин все еще делает попытки пробиться сквозь стену, и крикнула:
– Кельвин!
– Он тебя не услышит, – Чарльз показал Кельвину язык и щелкнул по стеклу напротив его носа.
– Кто такой Кельвин? – спросил мистер Мурри.
– Он… – начала Мэг, но Чарльз Уоллес грубо оборвал ее:
– Попридержи свои объяснения. А сейчас пора.
– Что пора?
– Явиться перед Предметом.
– Нет, – возразил мистер Мурри. – Ты не заберешь туда Мэг!
– Еще как заберу!
– Нет, ты не сможешь! Ты все еще мой сын, Чарльз, и придется тебе выполнять мои приказы.
– Да какой же это Чарльз! – взорвалась Мэг. Папа что, совсем ничего не понимает? – Папа, наш Чарльз не имеет с ним ничего общего! Ты что, не видишь?
– Он всего лишь малыш, которого я покинул, – виновато произнес мистер Мурри.
– Папа, это Предмет говорит с нами через Чарльза! Предмет, а не Чарльз! Он… он околдован!
– Вот, опять ударилась в сказки, – заметил Чарльз.
– Ты-то знаешь, что такое Предмет, папа? – спросила Мэг.
– Да.
– И ты его видел?
– Да, – и снова его голос стал глухим и виноватым. – Да. Я видел, – он обернулся к Чарльзу. – Ты же знаешь, что она не сможет удержаться.
– Совершенно точно, – кивнул Чарльз.
– Папа, ну что ты говоришь с ним так, будто это настоящий Чарльз! Да спроси хоть Кельвина! Он все тебе объяснит!
– Хватит болтать, – оборвал ее Чарльз Уоллес. – Пойдемте, – он небрежно взмахнул рукой и вышел из камеры. Мэг и мистеру Мурри ничего не оставалось, как выйти следом.
Оказавшись в коридоре, Мэг дернула отца за рукав:
– Кельвин, вот мой папа!
Мальчик резко повернулся к ним. Его лицо стало белее мела, так что веснушки и рыжие волосы буквально светились золотом.
– Успеете еще познакомиться! – вмешался Чарльз Уоллес. Предмет терпеть не может, когда к нему опаздывают! – и он пошел по коридору, с каждым шагом двигаясь все более неуклюже. Остальные поспешили за ним.
– Твой папа знает о наших миссис? – спросил Кельвин.
– Я ничего не успела рассказать. Все слишком ужасно, – от досады внутренности у Мэг стянуло в тугой узел. Она слишком была уверена, что достаточно ей найти отца и все неприятности кончатся. Уж он-то сумеет навести порядок! И главное снимет с дочери тяжесть ответственности. Ей больше не придется все решать самой.
Но вместо столь желанного и ожидаемого ею счастливого конца они попали из одной передряги в другую, еще более опасную.
– Он не понимает, что случилось с Чарльзом, – с тоской прошептала девочка, сверля глазами спину отца, который старался не отстать от мальчика.
– Куда мы так спешим? – спросил Кельвин.
– К Предмету. Кельвин, я не хочу туда! Я больше не могу! – она остановилась, но перед ними Чарльз продолжал двигаться вперед какой-то неуклюжей дерганой походкой.
– Но мы не можем бросить Чарльза, – возразил Кельвин. – Они рассердятся.
– Кто они?
– Миссис Что-такое и компания.
– Да ведь они нас подставили! Они зашвырнули нас в это жуткое место и бросили на произвол судьбы!
– Что ж, бросай все и сдайся, если тебе так легче, – не скрывая удивления, ответил Кельвин. – А я буду держаться с Чарльзом, – и он бегом припустил вдогонку за Чарльзом Уоллесом и мистером Мурри.
– Да разве я предлагала… – но Мэг поняла, что ее все равно никто не слушает, и затопала следом.
Не успели они поравняться с Чарльзом Уоллесом, как он остановился и взмахнул рукой, и, пожалуйста, перед ними снова открылся лифт, светившийся мертвенным желтым светом. Почувствовав, с какой скоростью кабина ухнула вниз, Мэг с трудом сдержала тошноту. Они молчали, когда спуск прекратился, молчали, когда Чарльз Уоллес провел их по бесконечным коридорам и наружу, на улицу. Наконец здание ЦЕНТРАЛЬНОГО Мыслительного Центра осталось у них за спиной, нависая мрачной громадой.
Мэг как заведенная повторяла про себя, обращаясь к отцу: «Сделай хоть что-нибудь! Сделай хоть что-нибудь! Помоги! Спаси нас!»
Они свернули за угол и в конце улицы увидели необычное строение, похожее на собор. Его стены в форме купола как будто пронизывало какое-то потустороннее фиолетовое пламя. Оно не было ни горячим, ни холодным, но, словно живое, потянулось в их сторону и прикоснулось к каждому. И Мэг с первой минуты поняла: это и есть то место, где им предстоит встреча с Предметом.
Они продолжали идти по улице, лишь немного замедлив шаг, неизбежно приближаясь к фиолетовому пламени. А оно охватывало их все увереннее, оно поглотило их, и в какой-то неуловимый момент оказалось, что они уже внутри.
Первое, что почувствовала Мэг, была ритмичная пульсация. Что-то равномерно билось не только вокруг нее, но и внутри нее: как будто ритм работы ее сердца и легких больше не был ее собственным, но навязывался внешней силой. На память пришли занятия по первой помощи в лагере скаутов, когда их учили делать искусственное дыхание. Тогда их вожатая, отличавшаяся необычайной физической мощью, демонстрировала свое умение на Мэг, силком выталкивая из девочки отработанный воздух и впуская свежий: ВДОХ-ВЫДОХ, ВДОХ-ВЫДОХ повторялся с нажатием ее сильных, грубых рук.
Мэг задохнулась, безуспешно попытавшись восстановить свой собственный, привычный ритм дыхания: пульсация извне продолжалась, ни разу не сбившись с такта. На миг она окаменела, не в состоянии ни двинуться с места, ни посмотреть, что происходит с остальными. Ей хватало сил лишь на то, чтобы устоять на ногах, преодолевая искусственный ритм, навязанный ее сердцу и легким. Перед глазами все затянуло красной пеленой.
Но вот зрение восстановилось, и она смогла дышать нормально, а не судорожно разевать рот, как выброшенная на берег рыба, и даже осмелилась оглядеть огромный круглый зал под высоким куполом. Он был совершенно пуст, за исключением этого жуткого биения, ощущавшегося буквально как физическая величина, и круглого помоста в центре зала. На этом помосте лежало… Что? Мэг не могла сказать, хотя была совершенно уверена, именно от этой штуки исходит навязываемый ей ритм. Она робко подошла поближе. Где-то в глубине оцепеневшего мозга билась мысль, что теперь она пережила свой страх. Чарльз Уоллес все равно перестал быть Чарльзом Уоллесом. Папу они нашли, но он ничем им не помог. Хуже того: положение усугубилось, а ее обожаемый папочка, истощенный, бледный и заросший, вообще вряд ли был способен что-то предпринять. И теперь уже не важно, что будет дальше, потому что хуже некуда. Или это не так?