— У Мэг проблема с математикой из-за того, — вмешалась миссис Мурри, — что они с папой привыкли играть в числа, и Мэг успела выучить очень многие короткие способы решений. А когда в школе ее насильно пытаются заставить решать задачи длинным путем, она злится и упрямится, а от этого у нее мозги как будто отключаются.
— В вашем доме есть еще такие же двоечники, как Чарльз Уоллес и Мэг? — поинтересовался Кельвин. — Я бы очень хотел с ними познакомиться!
— Было бы также неплохо, если бы у Мэг исправился почерк, — добавила миссис Мурри. — Я его кое-как разбираю и то с большим трудом, но вряд ли это удается ее учителям — они просто не хотят тратить на это свое время. Собираюсь подарить ей на Рождество пишущую машинку. Это значительно упростит всем жизнь.
— Если на свете есть человек, который все делает неправильно, так это я, — призналась Мэг.
— Какая длина у мегапарсека? — вдруг спросил Кельвин.
— Это одно из прозвищ, которые дал мне папа, — сказала Мэг. — Мэгапарсек. Примерно 3,26 миллиона лет.
— А что такое E=mc2?
— Уравнение Эйнштейна.
— Что обозначает Е?
— Энергию. — m?
— Массу. — с2?
— Скорость света в сантиметрах в секунду в квадрате.
— С какими странами граничит Перу?
— Понятия не имею. Но думаю, что это где-то в Южной Америке.
— Столица Нью-Йорка?
— Нью-Йорк Сити, конечно!
— Кто написал Босуэлловскую «Жизнь Сэмюэля Джонсона»?
— Да ну тебя, Кельвин, я сроду не дружила с английским.
Мальчик со стоном обратился к миссис Мурри.
— Да уж, не хотел бы я оказаться на месте ее учителей!
— Она — маленький кремень, это точно, — кивнула миссис Мурри, — но в этом я виню и ее отца, и себя тоже. Правда, она до сих пор с удовольствием играет в куклы.
— Мама! — в отчаянии вырвалось у Мэг.
— Ох, милая, прости, — запоздало спохватилась миссис Мурри. — Но я уверена, что Кельвин все понял как следует.
Кельвин вдруг так широко раскинул руки, будто собрался обнять не только Мэг с ее мамой, но весь их дом сразу, и воскликнул:
— Глазам своим не верю! Разве это не чудо? Я как будто заново родился! Я больше не одинок! Вы понимаете, как это для меня важно?
— Но ты же крутой баскетболист и все такое, — удивилась Мэг. — В школе ты первый ученик. И все тебя хвалят наперебой.
— Хвалят за всякую ерунду, — горько ответил Кельвин. — И не было на всем свете ни одного человека, ни единого, с кем я мог бы поговорить! Конечно, я общаюсь с одноклассниками и учителями, но на самом примитивном уровне, и вообще это не настоящий я.
Мэг тем временем накрывала на стол. Она достала из ящика несколько вилок и застыла, задумчиво вертя их в руках.
— Что-то я снова запуталась.
— А я-то как запутался! — подхватил Кельвин. — Но теперь я наконец-то уверен, что мы во всем разберемся!
Мэг было лестно и немного странно видеть тот восторг, с каким близнецы восприняли появление Кельвина в их доме. Они знали наперечет все его подвиги на баскетбольной площадке и явно испытывали к ним большее почтение, чем она. Кельвин съел пять тарелок супа, три жареных колбаски и с дюжину пирожков, и наконец Чарльз Уоллес потребовал, чтобы Кельвин почитал ему на сон грядущий. Близнецам, выполнившим все уроки, позволили полчаса посмотреть мультфильмы. Мэг помогла маме убрать со стола, а потом уселась заниматься. Но ей никак не удавалось сосредоточиться.
— Мама, ты все еще расстроена? — вдруг спросила она.
Миссис Мурри оторвалась от свежего выпуска английского научного журнала. Она заговорила не сразу. Но наконец призналась:
— Да.
— Почему?
И снова миссис Мурри задумалась. Она поднесла руки к глазам и стала внимательно их рассматривать. У нее были длинные, красивые и изящные, но сильные кисти. Она осторожно погладила толстое обручальное кольцо.
— Понимаешь, я ведь все еще довольно молодая женщина, — медленно начала она, — хотя знаю, что вы, дети, вряд ли это понимаете. Но я все еще очень сильно люблю вашего папу. И ужасно тоскую без него.
— И ты считаешь, что все это как-то связано с папой?
— Думаю, так оно и есть.
— Но что именно?
— А вот этого я не знаю. Но другого объяснения я не вижу.
— По-твоему, объяснить можно все и всегда?
— Да. Я верю в это. Но я также думаю, что мы, люди, слишком ограниченны, а потому иногда просто не в состоянии постичь эти объяснения. Но ты ведь понимаешь, Мэг, что наша неспособность понять еще не значит, что объяснения не существует.
— Я бы хотела все понимать, — вздохнула Мэг.
— Все мы хотим. Но это не всегда возможно.