Фигура не оборачивается, и Роудс в темноте больно закусывает губу, прикрывая глаза:
– Адам.
Глава 8
Адрия не включает свет и медленно опускает сумку у двери, сопровождая каждое свое движение тихим проклятием. Собственная глупость взвывает из глубины грудной клетки – она так увлеклась бездарными словесными перепалками с Лайлом, что даже не заметила машины Адама. Не заметила очевидного – угрозы.
Тихо ступая в сторону лестницы, Адрия скрипит зубами, но продолжает путь, даже когда боль обдает горячей волной. Нога ноет, стоит на нее наступить, но лучше доковылять до своей комнаты гордо, чем унижаться и просить помощи. Тем более, почти преодолев коридор, она все еще надеется, что Адаму просто нет до нее дела – как не было дела семнадцать лет, пятнадцать из которых он провел в тюрьме.
Темный силуэт за столом долго не двигается, но хриплый голос разрывает тишину, когда Адрия добирается до первой ступени.
– Нашла себе пацаненка на приличной тачке?
Натянутые струны внутри Адрии обрываются, больно бьют наотмашь по рукам. Он видел. Более того, он слышал?
Адрия тихо сглатывает ком в горле, пытаясь убедить себя, что не произошло ничего страшного.
Но ведь произошло.
Они оба знают, что случилось и что за этим последует. Адаму нужен только повод.
– Мамаша не зря тебя учила, да?
Адрия хочет выругаться, но не в силах раскрыть рот. Стыд пунцовым заревом обжигает щеки – в полутьме не увидеть доказательств ее смущения, но она чувствует, как лицо горит огнем. Последнее, чего она хочет, чтобы ее сравнивали с матерью, сравнивая в угрожающей тишине дома, как они похожи. Ведь это мучительно больно признавать, что действительно похожи. Сходство это вдруг кажется Адрии не только внешним, но и внутренним, ведь неспособность преодолеть трудности самостоятельно – отличительная черта Дебры.
И Адам продолжает монотонно и буднично препарировать жизнь дочери:
– Если она и могла тебя чему научить, так это вилять хвостом перед мужиками, – широкие плечи грозно вздрагивают, фигура разворачивается. Теперь из темной кухни на Адрию смотрит насмешливый взгляд. Отец салютует ей банкой пива. – Признаться, это работает, появилась же ты.
Адри стискивает челюсти, заставляя себя проглотить унижение, смолчать, но яд проникает в мысли, отравляет свежей дозой злости ее разум. Яд освежает все воспоминания разом, яркими, болезненными вспышками отзываясь в сознании. Ее мать в ярко-красном платье сладко улыбается копам, когда они стучатся в дверь. «Что случилось, джентльмены? Чем могу помочь?» – приторно спрашивает она, а уже через полчаса на ее руках защелкивается холодная сталь наручников, и ярко-красное платье скрывается в полицейской машине. Все это время, от первого момента до второго, Дебра пытается услужить офицерам, предлагая воды, чая, кофе, словно не понимает, что они пришли за ней.
Несмотря на боль в лодыжке, Адрия делает решительный шаг вперед, демонстрируя яростный оскал.
– А чему научил ты?
Адам Роудс усмехается, застывая на стуле вполоборота к дочери. В полутьме кратко мелькает светлая полоска зубов, прежде чем усмешка оборачивается словами:
– Как чему? Я учу тебя защищаться, разве нет?
Адрия громко фыркает, точно отряхиваясь от неприятной правды.
– Чтобы пацаны на приличных тачках, – продолжает Адам, медленно раскладывая слова в воздухе, – не думали, что тебя получить проще, чем галлон бензина.
Задыхаясь в бессильном возмущении, Адрия покачивается на месте. Легкие раздирает от ненавистных слов, которые режут все оболочки, рвут капилляры, выедают ее изнутри точно кислота, но никак не находят выхода. Она не может подобрать ответ – те правильные, ужасающие и острые слова, что сделают Адаму так же больно, как он ей.
За что?
Почему?
Отец отвечает за нее:
– Я забочусь о тебе и не даю скатиться по следам мамаши, – Адам отклоняется назад, делая глоток пива. Он не пьян и никогда не был – только если не опьянен собственным извращенным тщеславием и ненавистью к миру, который прожевал его и выплюнул на самую обочину жизни. И теперь Адам готов сделать то же самое с миром.
Но Адрия не думает о том, почему он такой, где его жизнь свернула не туда и что за поганое чувство питает его презрение. Она думает лишь о том, как посильнее замахнуться.
– Это никчемная забота, – рычит она. – А из тебя никчемный отец!
Получается не больно. Совсем нелепо. Ее обвинение, как бумажный волчок, неловко крутится несколько секунд в воздухе, пока Адрия осознает свое бессилие. Даже если она может противостоять десяткам самоуверенных кретинов в школе, ей нечего ответить собственному отцу. Это ранит больше всего. Он наседает на нее, протягивает руку, требуя вцепиться покрепче, как исправная бойцовская собака, но Адрия не может. Ей не прокусить толстую броню, не разодрать все его обвинения в клочья.