И сейчас, пять лет спустя, Адрия ощущает собственную глупость. Глупость двенадцатилетней девочки, которая впервые видит отца, еще и за решеткой, и не знает, как себя вести. Как реагировать на мать, закручивающую локон наманикюренным пальцем, как реагировать на отца, который смотрит безразлично, точно сквозь нее.
Теперь так же безразлично Адрия старается смотреть на мать. У нее хорошо выходит – кое-чему она научилась у Адама за те пару лет, что он на свободе. Адам вышел из тюрьмы, Дебра туда попала. Паршивый баланс в паршивой вселенной Адрии, где правит лишь злая ирония.
Злость внутри Адри мешается с глупостью. То далекое «Познакомься с папочкой» отпечатывает злость так глубоко, что сложно нащупать что-то кроме. Почему мать столько лет врала, что отец погиб? Почему он не отправил ей за все эти годы ни одной весточки? Почему он оказался в одиночной камере, а не рядом с ней?
Проходит столько лет, но Адри не перестает чувствовать ту злость.
Чувствовать не перестает, но не понимает – почему, несмотря на эту злость, как дура тащила матери чертов чизкейк? Потому что Дебра умеет убеждать? Потому что Дебра профессионально заговаривает зубы?
Потому что она все еще ее мать. Адри не знает, что делать с этим фактом. Она сократила свидания до пары раз в месяц и каждый раз спрашивает себя, зачем ей туда ехать, но каждый раз приезжает. И это злит еще больше.
– Как дела в школе? – Мать перестает широко улыбаться, но ее лицо излучает обманчивую участливость.
Адри кривится.
Этот вопрос мог бы прозвучать в стенах их дома, в котором они бы не задержались больше, чем на полгода, за кухонным столом или телевизором, по пути до супермаркета или торгового центра – как раньше, но теперь он раздается в стенах тюрьмы и звучит странно. Насколько хорошо должны быть дела в школе, чтобы после ее окончания не попасть сюда?
Адрия ерзает на стуле, жалея, что пришла. Она проходит эти этапы раз за разом, в каждый свой визит к матери.
Она язвит, острыми фразами рассекая душный воздух:
– Кто-то написал про меня кучу гадостей в женском туалете, меня вызвали к директору за скандал с девчонкой из параллельного класса, а еще я, кажется, вырвала ей клок волос. Про что из этого ты хочешь послушать?
Мать вздыхает:
– Я ведь не была такой.
– Он был таким, – криво усмехается Адри. – Он есть такой.
Они обе знают, о ком речь. Когда началось судебное разбирательство против Дебры, она сама дала Адрии адрес его дома. Адри долго сомневалась, прежде чем поехать туда, но у нее не было выбора. Не было и нет.
– Вы с ним ладите? – голос матери звучит серьезно. Адрии кажется, что она приезжает сюда за этими моментами – когда от кокетливой безответственности Дебру переключает на осознание того, что она сделала с жизнью дочери и своей.
Адри кисло улыбается матери в ответ, ощущая смутное удовлетворение. Она хочет, чтобы Дебра Гарднер хоть иногда сожалела. Она хочет сказать, что помнит, с какими людьми не стоит связываться, но так уж вышло, что такие люди – ее родители.
Вместо этого Адрия вновь обращает внимание на нацарапанную надпись. На слово, которое она никогда не сможет сказать отцу и, что важнее, которое никогда не услышит в ответ.
– Мне кажется, он ненавидит меня, – впервые за весь разговор Адри отвечает серьезно. Эти слова жужжат у нее на языке давно, но ей некому их сказать. Единственное, на что она может рассчитывать в глубине души, – на то, что мать сможет их услышать.
На лице Дебры отражается сложная гамма чувств, и вместо того чтобы выбрать подходящую эмоцию, как делает всегда, она теряется на долгие секунды.
– Это не так, милая. – Мать накрывает своей рукой ладонь Адри, и Адри вновь принимает это обманчивое тепло, которого ей так не хватает. Но лишь на пару секунд, не более, а затем одергивает руку и отстраняется, откидываясь на спинку стула. За долгие годы мать приспособилась и к этому. – Он просто сложный человек.
– И зачем ты рожала меня от этого сложного человека? – выплевывает ядовитые слова Адрия.
Мать игнорирует вопрос и продолжает говорить скорее для собственного успокоения:
– Детка, он провел в тюрьме почти пятнадцать лет и вышел не так давно. Дай ему время.
– Теперь ты его оправдываешь?
Наблюдать за тем, как мать ерзает на стуле, не находя ответа, дорогого стоит. Но Дебра Гарднер не способна выдерживать напряжение слишком долго, не умеет фиксироваться в этом мучительном состоянии больше, чем на несколько секунд, поэтому быстро переключается на другую тему: