У нашего Кости был маленький, домашний голос. Он пел на вечеринках «А у пас во дворе», «А снег идет» и другие песни на разные буквы алфавита.
Мы были довольны Костей, он сам собой — само собой.
Но потом приехал на гастроли один француз и всех взбудоражил. Этот парень как-то умудрился в одно и то же время быть певцом, композитором, поэтом, и у него получалось!
Мы вышли с концерта очарованные. Костя молчал. Его жена Лиззи сказала:
— Да… А все же мы привыкли преклоняться перед заграницей. Бесспорно, француз хорош, однако у пас есть Сиракузов, который делает то же самое, но лучше, у нас есть Олег Безносов и еще кое-кто!
Кто такой «кое-кто», можно было догадаться.
Лиззи купила усеченную гитару, инкрустированную перламутром, какой не было у самого Сиракузова, и поклялась Косте, что он добьется успеха…
Через неделю она отрядила его на олимпиаду, из которой, как известно, приходят в большое искусство все мастера вокала.
Но в жюри засели академисты, они придрались к Косте за то, что он не смог взять какой-то верхний диез.
По классу пения Костя не прошел.
Ничего. Все равно Лиззи верила в мужа, морально поддержала его, и три дня спустя, чуть оправившись, он сочинил музыкальную вещь.
Костя снес ее к известному композитору-песеннику Кавалерьянцу.
— Так, — сказал песенник, терпеливо прослушав посетителя, и вдруг позади себя ткнул пальцем в белый клавиш. — Одну минуту! Что это такое?
— По-моему, пианино.
— Нет, что это за звук, понимаете? До или ре, или ми-фа-соль-ля?
Костя стоял и моргал глазами.
— Вот видите, — вздохнул Кавалерьянц.
По классу композиции тоже ничего не вышло.
Костя тем не менее не пал духом, решил попытать счастья в поэзии. Он взялся написать текст к последней, еще не прозвучавшей песне знаменитого композитора, и тот согласился, но попросил:
— Только чтоб современно!
— Будьте покойны!
И тут наконец получилось!
В одно из ближайших воскресений Костя выступал по телевидению. Улыбчиво кивнув голубому экрану, он тронул струны усеченной гитары и объявил:
— «Течет речка у крылечка». Музыка Кавалерьянца, слова мои:
На-на, на-на, на-на-на,
На-на-на-на!
В этом тексте был подтекст, биение пульса наших дней:
На-на-на-на!
Песня летела, не зная границ, покоряя сердца и просторы…
КООПЕРАТИВ «АРКТИКА»
Вадим Семенович влетел в дом, напевая жизнерадостный мотивчик.
— Свистать всех наверх! — на свой морской манер объявил он супруге. — Квартира будет. Третий этаж, окошки на юг!
Слава богу Посейдону! Создали жилищный кооператив. И назвали его «Арктика». А Вадим Семенович был со станции «Северный полюс-12». Он прошел.
125 пайщиков сразу внесли 125 паев, и за бортом еще осталось 37 напрасно мечтающих. Отбор был жестокий: только люди студеных шпрот!
Некий товарищ из знаменитой Одессы поднял шум:
— В чем дело? Я с китобойной флотилии «Слава»!
По и ему сказали категорически: пет!
Как в каждом порядочном кооперативе, приступили к распределению обязанностей. Один пайщик отвечал за силикатный кирпич, другой — за угощение штукатурам, третий за технологию, четвертый за то, чтоб прораб не совался не в свое дело, а Вадиму Семеновичу досталось самое легкое: он отвечал за согласование.
Надев свою неотразимую форму со сверкающими галунами, «арктический полпред» отправился в «Горжплпромстройпсоект». Встретили его чуть ли не с распростертыми объятиями. Но потом, внезапно поскучнев, начальник «Горжилпромстроя» и прочего сказал:
— Значит, вам чертежи? Дорогой, у нас работы — во-от так! Кстати, без всякой связи с предыдущим: нельзя устроить одну квартирку? Пай мы внесем.
— Спасибо. Это вам лично?
Па лице у проектировщика появилось оскорбленное выражение. Квартиру пришлось выделить. Впрочем, действительно не начальнику лично, а его двоюродной тете, торговавшей на базаре мороженым. Опа была явно не с той параллели, но кое-какое отношение к льдам тетя имела, так как на ее тележке был нарисован пингвин.
Затем Вадим Семенович двинулся в санитарную инспекцию, где ему сказали:
— Дорогой, мы бы охотно поставили визу. Но… кстати, без всякой связи с предыдущим…
— Вам нужна квартирка?
— Да!
— Двоюродной тете?
Главврач санитарной инспекции решительно замотал головой — квартирка понадобилась троюродному племяннику. Он оканчивал пищевой институт.
Постепенно в члены жилищного кооператива были кооптированы: от УКСа — чей-то брат жены или шуряк, от коммунхоза — чей-то кум сестры или свояк, а главный архитектор настоятельно попросил:
— Возьмите Леву!
— Он что, дрейфовал?
— Я у него бреюсь!
В тот- же день Лева явился на правление, исполненный чувства достоинства. Плечистый и красивый, как ледовый капитан, Лева сказал:
— Между прочим, моя жена работает на холодильнике, и я не делаю из этого большой тарарам. Мне не нравится первый этаж, понятно?
Вадим Семенович кивнул. Он, как и другие члены правления, был согласен и на шуряка, и на свояка, и на тетю, продающую эскимо на палочках, потому что иначе построишь, простите, пожалуйста, шиш. Но под конец «полпред» сорвался. Когда в последней инстанции, в пожарной охране, ему хотели что-то сказать без всякой связи с предыдущим, Вадим Семенович нетактично спросил:
— А может, я вам лучше дам борзыми щенками?
Правление ему этого не простило и вместе с другими людьми студеных широт, потеснившихся ради ледовых капитанов, он в одно прекрасное утро очутился за бортом.
Третий этаж, окошки на юг достались, между прочим, Леве.
СЕКЦИОННАЯ МЕБЕЛЬ
— Ты никогда ничего не можешь достать! Посмотри, какая обстановка у Заверзаевых, — сказала жена.
Мне надоели ее попреки. Я пошел в магазин «Уют».
У врат торговой точки меня встретил индивид с большой фиолетовой физиономией, в просторечии именуемой будкой. Он окинул меня тренированным взглядом и сипло сказал:
— Не ходи, друг. Там для тебя ничего не припасли.
Мы завернули за ближайший рундук, пошептались, пересчитали мои сбережения. Потом сиплый друг пошел «в середку» — добывать один-единственный комплект, оставленный для родного дяди завмага.
Индивид с несколько меньшей, но тоже довольно крупной физиономией погрузил на мою двуколку картонные ящики, поплевал на руки, и мы двинулись в путь. Я шагал сзади — каждый видел, что я тоже достал.
Когда мы выгрузились и вытерли пот, жена, естественно, поинтересовалась:
— Что там?
— А ты не знаешь, котя? Тсс-с, — сказал я и, закатав рукав, как Кио-младший, извлек из глубины картонного ящика инструкцию.
«Секционная мебель, — смакуя каждое слово, начал читать я вслух. — Секционная мебель, обладая свойством легкой сборки, имеет универсальное предназначение».
Жена, просветлев, кивала головой: язык был явно импортной окраски.
«Из прилагаемых секций, — бодро продолжал я, — монтируются нижеследующие: шифоньер, секретер, горка, книжные полки, кухонный шкаф, стол, табуре…»
— А бар-серваит?
— Бар-сервант тоже! Все что угодно, Лорочка. Еще 17 позиций!
Я закрыл дверь за мебельным рикшей, унесшим четверть моей зарплаты, и стал возле ящиков в позе лампоноса Алладина.
— Вели! — попросил я супругу, глядевшую на меня влюбленными глазами. — Что делать?
— По-моему, бар-сервант, — сказала она раздумчиво. — В первую очередь… Потом мы соберем малую хельгу. А из того, что останется, составим диван-кровать!