Петр заснул.
Опять.
Наконец.
Как сын начал озвучивать детали опытов легированной стали в тиглях, так и отрубился. Вызывая ощущение, что он эти доклады специально себе устраивал в качестве снотворного. А то ведь с бодуна заснуть непросто…
Алексей замолчал.
Поймал взгляд шута, высказывая тому немой вопрос.
Иван отвел взгляд.
Мелком стрельнул глазами, но не более. И принялся будить царя дурашливо тормоша. Оставаться один на один с царевичем он явно не желал.
Жаль, что отцу отказать в этих докладах было нельзя. И пургу откровенную в уши ему не зальешь. Так-то в подобных докладах Алексей старался не выставлять какие-то секретные сведения. Но все равно — такой аналитики по России иначе достать не представлялось возможным. Он ее сам сводил.
Оставалось понять, что делать с шутом.
Очень хотелось ему голову открутить без лишних прелюдий. Но Алексей пытался разобраться — на кого он работает. И, что немаловажно, не спугнуть этого кого-то…
[1] На современное его перенесли в 1813 году.
[2] Здесь расстояние дано условно.
[3] Петр чрезмерно увлекался алкоголем и в оригинальной истории. Свой Всепьянейший собор он начал проводить в начале 1690-х и продолжал до конца своей жизни, дополняя его регулярными симпозиумами (здесь — в значении «пир»). И там, и там все превращалось в лютую пьянку по его настоянию. При этом именно Петр стоял за активным распространением в России водки, которую любил и ценил. До него напиток этот широко бытовал в польско-литовских землях (века с XIV) и в России распространения особого не имел. В довесок стоит отметить, приступы агрессии, которые купировала Екатерина I (лаской усыпляя). По всем признакам они очень походили на типичные приступы алкогольной агрессии, а Скавронская просто обладала талантом отправлять буянящего человека во II-III стадии алкогольного опьянения поспать. Здесь же ситуация усугубилась.
Часть 1
Глава 3
1711, май, 28. Замок Эдо — Москва — Охотск
— Мы получили сведения о том, что Цин затеяли войну с гайдзинами.
Сегун безучастно посмотрел на докладчика, всем своим видом выражая «жгучий интерес» к этому вопросу. Но и не прерывая. Поэтому тот, выждав, паузу и отследив реакцию, решил развить тему.
— Прошлую войну выиграли Цин. Однако сейчас ситуация иная. И португальские купцы готовы деньги поставить на гайдзинов, а это говорит о многом.
— А кто ее начал?
— Цин.
— Полагаю, они не спрашивали совета у португальских купцов. — едва заметно усмехнулся сегун.
— Им советовали иные гайдзины. Тех, кого мы изгнали.
— Иезуиты?
— Да.
— Они опасны и обычно хорошо осведомлены. — медленно произнес сегун. — Да и с португальскими купцами действовали сообща. Откуда же это противоречие?
— Прошу прощения, но противоречия нет.
Сегун молча выгнул бровь, несколько удивленный такими словами.
— Иезуиты желали, чтобы подданные Цин отрекались от своей веры в пользу их бога. Император Канси запретил так делать. Их положение в его державе очень осложнилось. И, судя по всему, иезуиты ищут пути своего укрепления в Цин через поражение Канси.
— А Канси этого не понимает?
— Он по доброте сердца привлек ко двору много старых родов, еще при Мин возвысившихся. Чтобы примириться с местной аристократией. А они охотно берут взятки, как и прежде. Слишком охотно для тех должностей, которые им дали.
— И что же, гайдзины, которых двадцать лет назад крепко побили, теперь в состоянии крепко побить маньчжуров?
— Все так. Тем более, что с ними в союзе выступают ойраты. Поговаривают и о волнениях народа мяо на юге, и о других неприятностях. До Канси же стараются доносить сведения неполным образом или искаженно. Чтобы он верил в свой успех. Ведь Цин на вершине своего могущества. У них вскружилась голова. И подобные мысли ложатся на благодатную почву.
Сегун промолчал, обдумывая слова визави. Ситуация выглядела действительно интересной.
— Возможно это шанс для нас. — добавил визави.
— Шанс для чего? — переспросил сбившийся с размышлений фактический правитель Ямато.
— Для вторжения в земли Чосон[1].