Через два дня газета сообщила о том, что команда «Морского охотника» полностью извлекла обломки фашистского корабля и ящики с секретными архивными документами. В номере был помещен также записанный корреспондентом рассказ командира поискового отряда капитана Сатломова. Специалисты, тщательно исследовав части разрушенного корабля, пришли к выводу, что «Фатерланд» мог затонуть только в результате мощного взрыва.
Но кто они, бесстрашные герои, организовавшие взрыв, как им удалось осуществить его? Эти вопросы все еще оставались без ответа.
Прошла неделя.
Сотрудники архивных учреждений начали знакомиться с документами, вывезенными гестаповцами на «Фатерланде». Тем временем экспедиция Сатломова при помощи дельфинов обнаружила еще два корабля, которые были потоплены в гражданскую войну.
Синичкин уже намеревался отправить Гермеса во главе группы дельфинов на постоянную базу, в пансионат. Но возникшие внезапно обстоятельства вынудили его задержаться под Одессой еще на некоторое время.
В последние дни Синичкин выглядел утомленным, хмурым — не давала покоя мысль об отце. Рена, пытаясь развеять мрачное настроение биофилолога, часто заводила разговор об удачных находках дельфинов, разных потешных случаях, которые происходили с ними чуть ли не ежедневно, или вслух размышляла о том, как изменились бы в морях и океанах условия судоходства, если б снабдить корабли биофотами и научить моряков общаться с добрыми морскими животными.
Утром Синичкин долго разговаривал с Гермесом, потом уединился в свою каюту и пробыл там до самого обеда. Когда солнце спустилось, он предложил Рене пойти искупаться.
Она согласилась.
Вдоволь порезвившись вместе с дельфинами, они вышли на берег и растянулись на горячем песке.
— Знаете, что я сегодня сочинял? — спросил Виталий, глядя девушке в глаза.
— Откуда же мне знать. Вы каждый день что-нибудь записываете…
Рена зачерпывала ладонью искрящийся на солнце песок и пропускала его тонкими струйками между пальцев. Виталий поймал себя на мысли, что в последние дни он мало говорил с Реной, и поругал себя за это. Но ее присутствие он ощущал постоянно.
Он знал, как она дорога ему, видел, что девушка и сама догадывается о его чувствах к ней, и всячески убеждал себя, что надо отбросить скорее эту никому не нужную душевную робость и сказать ей все, ничего не утаивая.
— Вы опять о чем-то задумались, Виталий Сергеевич? И чему-то улыбаетесь…
— Да вот, вспомнил… — уже вслух засмеялся Виталий. — Удружил мне работенку капитан Сатломов. Ездил он по вызову своего начальства в Москву и расхвалил там сверх меры наших дельфинов. Теперь Академия наук требует обстоятельного отчета об их участии в поисках «Фатерланда». Почти весь день потратил сегодня на отчет. А заодно решил обосновать встречное предложение.
— Можно ли узнать, о чем оно?
— Почему же нет? Собственно, я как раз и собирался посоветоваться о нем с вами… Набросал я идею создания при Академии исследовательского центра «Дельфин», который направлял бы усилия десятков ученых. В этой области открывается обширное поле деятельности, но двум-трем энтузиастам это дело не осилить. Нужно создать пансионаты, подобные нашему, и на Севере, и на Дальнем Востоке, и в других местах, выработать для них программу научных исследований, дать им направление, перспективу…
— По-моему, это очень дельное предложение! И письмо надо отправить без промедления.
Когда они оделись и направились к причалу, послышался нарастающий шум мотора. Со стороны Одессы к берегу подходил прогулочный катер. Виталий и Рена разглядели на нем двух мужчин: один сидел у руля, второй, загорелый и обветренный, стоял рядом. Он помахал ученому рукой:
— Виталий Сергеевич!
Синичкин узнал его в ту же минуту: это был Самед Эксузьян, месяц с лишним назад принесший ему портсигар отца. «Как же он очутился тут? — подумал Виталий. — Что его заставило примчаться сюда на катере? Может быть, разузнал что-то новое о Готлибе Синичкине…» Не успел катер коснуться носом берега, как рыбак лихо спрыгнул на песок и крепко пожал руку подошедшему Виталию.
— Очень рад вас видеть, Самед! — приветствовал его биофилолог. — Как говорится, добро пожаловать в наши владения.
— Далековато вы забрались, сразу и не разыщешь, — улыбнулся Самед, показывая ровные белоснежные зубы. — Письмо ваше, Виталий Сергеевич, что послали мне после поездки на родину, я прочел давно. Через недельку приехал к вам в пансионат, а там говорят, что вы в Одессе. И надо же: только вернулся обратно в совхоз, мне кладут на стол путевку в дом отдыха. И куда бы вы думали? Как раз близ Одессы. Мигом собрал чемодан и на пароход. Приезжаю в дом отдыха, а в газете материал, что дельфины ваши «Фатерланд» нашли. Тут же у киоска сел на скамейку и начал читать, а рядом, гляжу, пристроился какой-то пожилой человек с инвалидной палочкой. «Ну и ну, — говорит он мне, — чудеса, да и только». «Ага, — соглашаюсь. — Не будь тех ученых дельфинов, сколько еще пришлось бы искать этот фашистский корабль». А он что-то так удивленно смотрит на меня и вдруг спрашивает: «Не сын ли Вургуна Эксузьяна вы будете?» Тут я тоже сообразил: он же после войны однажды приезжал к моему отцу! Ну, и начали вспоминать, с отцом-то ведь они вместе были тогда на фашистском катере. Это же надо, приехал человек на две недели в дом отдыха, и вдруг такая встреча… «А вы знаете, — говорю ему, — сын того механика, который спас вас тогда от смерти, как раз и есть главный учитель дельфинов». Ни в какую не верит. Пришлось поведать ему обо всем, что рассказывал мне отец перед смертью о Готлибе Синичкине, о нашей встрече в пансионате, о вашем письме. Невтерпеж стало нам наслаждаться отдыхом, выпросили у директора катер и махнули в город, в пароходство, а оттуда прямиком к вам.