После того, как вторая мировая война закончилась сокрушительным поражением фашистской Германии и ее союзников, некоторые ученые, прочитав воспоминания Дина Маккойла, заинтересовались формулами немецкого ученого и начали разыскивать автора воспоминаний. Но Дин Маккойл, выехав по служебным делам из Манчестера в Сингапур, в пути вдруг тяжело заболел и скончался, не добравшись до ближайшего порта…
Когда дорога богата все новыми и новыми впечатлениями, время летит незаметно. Так было в эту поездку и у инженер-физика Сергея Саржова и геолога Гурьяна Степанова. Который уже день с самого раннего утра до глубокой ночи они проводят на палубе. Мимо корабля проплывают то непроходимые чащи джунглей, в которые до сих пор не ступала нога человека, то заросшие кудрявыми рощами острова в широком разливе реки, то зеркально спокойные заливы. Путешественники впивались глазами в бесконечно длинные ленты лиан, в невиданные цветы, в птиц с чудовищным размахом крыльев.
Но человек привыкает ко всему. И Сергей с Гурьяном вскоре тоже привыкли и к неожиданным взрывам джунглей тысячами разных голосов, и к нападениям на корабль туч москитов или мохнатых разномастных бабочек. Привычным стал для них и ливень, каждый вечер стеной падающий на корабль, на реку и ее окрестности.
Два месяца длится в здешних местах время дождей. К вечеру небо обычно начинает покрываться коричнево-оранжевой дымкой, потом на солнце со всех сторон набегают свинцовой тяжести и цвета тучи, весь видимый небосвод прорезает ослепительная молния, и вместе с первым же мощным раскатом грома на землю, как из ведра, проливается теплый дождь. Благодаря частым ливням, уровень воды в реке нисколько не убавляется, так что абсолютно нет угрозы, что корабль может сесть на мель или напороться на затонувший когда-то островок.
До наступления ливня матросы успевают завести корабль в один из частых спокойных заливов и поставить его на якорь. После этого в каютах долго слышатся напеваемые вполголоса негритянские мелодии, оживленные разговоры и взрывы веселого смеха. Полюбились неграм и песни их друзей из большой страны Советов.
Вот и сегодня в одной из кают свободные от вахты матросы поют «Подмосковные вечера»:
Слова они, конечно, произносят не ахти четко, но мелодию выводят довольно-таки верно. И эта песня любимого композитора, звучащая в далекой Африке из уст ее гостеприимных хозяев, у Сергея и Гурьяна невольно вызывает теплые воспоминания. Гурьян, сидящий за круглым столом с цветным карандашом в руке, перестает писать, поднимает голову и смотрит на друга.
— Ну, не раскаялся еще, что выехал к Сараматским горам, а?
Сергей отрицательно качает головой:
— Нет, ты же знаешь, как я добивался, чтобы меня включили в экспедицию…
— Но, может, нынешний отпуск тебе все же надо было провести на родине? Не то возьмет твоя чебоксарочка да выйдет замуж, так и не дождавшись суженого! — Гурьян откидывает коротко остриженную голову на спинку сиденья и щурит глаза на Сергея.
— Я же до выезда получил от Ирины письмо, — улыбается тот. — Она только что начала работать в научно-исследовательском институте, не до замужества ей сейчас. Она ведь понимает, как интересуют меня эти горы Сараматы!.. Да и вообще — Ирина есть Ирина! К тому же, если бы я и в этот раз отстал от тебя, вряд ли когда и попал бы к этим горам. Ученые и инженеры Зимбамве уже полностью освоили эксплуатацию атомного реактора, так что меня тут едва ли оставят больше, чем на год.
Гурьян, слушая друга, задумчиво склонился над столом.
— А у меня тут и конца-края не видать работе, — сказал он, то ли довольный этим, то ли заранее предчувствуя, как еще долго ему скучать по родине. — Знаешь ведь, сколько еще неиспользованных богатств в дебрях джунглей Зимбамве! Конечно, я и не мечтаю прошарить все эта дебри, но Сараматские горы должен и хочу проверить сам. Чувствую — такое там кроется!
— До хребта Абуламу мы, конечно, доберемся нормально. А вот дальше как?